Последние отзывы

  68  

Извинившись перед норвежским офицером, они направились к крепостному валу.

— Мы считали, что он сошел с ума, — сказал пленный. — Да так оно и было. Он бормотал что-то про старинную усадьбу, про то, что нужно пойти туда и помочь хозяину избавиться от мошенников. И меня послали в это имение, это было как раз накануне нашего отъезда в Польшу. И я должен сказать, что в этом поместье были весьма странные отношения…

— Расскажите! Это представляет огромный интерес для нас всех!

И пленный рассказал о своем посещении имения. Слушая его, Танкред становился все более и более задумчивым. Когда рассказ был закончен, молодой маркграф воскликнул:

— Поедемте со мной в Гростенсхольм, немедленно! Я позабочусь о разрешении для Вас передвигаться по норвежской территории. Микаел должен услышать об этом.

Но в тот день они не попали на Липовую аллею. Танкред не освободился так скоро от своих обязанностей в крепости Акерсхус, а шведский пленный был нетерпелив, ему хотелось как можно скорее попасть домой.

Танкред нервничал, и на это были свои причины.

В тот день, когда Танкред разговаривал с пленными, Микаел посетил Гростенсхольм и Элистранд. Ему было так хорошо со всеми, что он съедал все, что ему предлагали. Он долго беседовал со всеми и делал записи об их жизни. И им было о чем рассказать. О пребывании Калеба и Маттиаса в Конгебергских шахтах. О приключениях Танкреда в Ютландии Микаел слышал накануне от самого Танкреда. О встрече Хильды с «оборотнем». Об истории Таральда и Ирьи. О том, что пережил Александр во время Тридцатилетней войны…

Но больше всех рассказывала, конечно, Лив. Она была самой старшей, ей исполнилось уже 77 лет, и о такой долгой жизни было что рассказать.

— Как приятно, что ты все это записываешь, Микаел, — сказала она. — Моя мать Силье вела дневник. Но после ее смерти я была в таком тяжелом состоянии, что растеряла все, так и не прочитав. Просто держала записи в руках и выронила где-то, не заметив этого.

Микаел кивнул, у него тоже такое бывало.

— Теперь все это утеряно навсегда, — вздохнула Лив. — Кто-то мог выбросить это. Все это так печально! Поэтому, если ты все запишешь, это будет великое дело.

— Мне представляется все это очень интересным, — сказал Микаел, и в глазах его появился отсвет чего-то нового. — Особенно важными мне кажутся твои и дедушкины рассказы, ведь вы знали другие, уже умершие, поколения Людей Льда.

Лив одобрительно кивнула.

— Я взял у Маттиаса много хорошей бумаги, которую он использует в своей работе, — оживленно продолжал Микаел, — и сегодня я подумал о том, чтобы начать делать подробные записи, переписать набело эти черновики, пока я не забыл, что к чему.

— Замечательно! Но самое лучшее — это то, что у тебя появился к чему-то интерес. Это всегда оказывает благотворное воздействие на отягощенный заботами ум.

Но Микаелу не удалось много написать. К вечеру Аре стало хуже: радость и переполох последних дней оказались для него чересчур большим испытанием.

— Боюсь, что это конец, — печально произнес Бранд.

— Неужели ничего нельзя… — начал было Микаел.

— Ничего. Маттиас сделал все, что было в его силах. Никлас тоже время от времени прикладывал к отцу свои ручонки, но раны его слишком серьезны. Маттиас считает просто чудом, что он все еще жив. Мы все думаем, что его поддерживала безнадежная мысль о том, что ты приедешь. У него была потрясающая воля к жизни. И твой приезд был для него волей небес.

— Спасибо, Господи, что Доминик привел нас сюда! Я подежурю ночью возле деда, дядя Бранд!

— Ты этого хочешь? Это обрадует его. Никлас может лечь с Домиником, чтобы мальчик не оставался один.

Микаел улыбнулся.

— Они оба не будут против.

В ночной тишине Микаел слышал хриплое дыхание деда. Аре знал, что он рядом, хотя Микаел и не осмеливался разговаривать с ним. Время от времени старик открывал глаза и посылал внуку взгляд, преисполненный доверия и счастья.

Микаелу не хотелось спать. Он сидел и слушал, как часы в прихожей отсчитывают один час за другим.

Аре спал или был без сознания, и Микаел почувствовал зависть: дед был счастлив, обретя тот мир, которого Микаелу никогда не удавалось достичь.

Удивительная мысль! Откуда она пришла! Он чувствовал теперь лишь неясную печаль, какую-то всепроникающую грусть. С ним творилось что-то странное.

  68