Он закрыл глаза, с него было достаточно.
— Доминик, — прошептал он, — прости меня за то, что я натворил! Это был не я, а какая-то злая сила во мне.
— Злая сила в тебе еще есть?
— Не знаю. Пока что я ее не замечал, но я не знаю…
Доминик положил руку на отцовский лоб.
— Мне кажется, что ее больше нет, папа. Вы теперь не так печальны.
— Да, ты прав. Я снова обрел вкус к жизни. Так много людей помогали мне в этом: ты, твоя мама, Маттиас, Сесилия, вся наша родня, так тепло принявшая нас. Но, думаю, больше всех я обязан маленькому Никласу. Понимаешь, когда я лежал здесь в своего рода обмороке, я чувствовал его руки на своем сердце. Возможно, об этом говорить глупо, но мне кажется, что его тепло прогнало холод смерти из моего тела.
— Я тоже так думаю.
— И под холодом смерти я понимаю не то временное состояние, которое мне удалось преодолеть.
— Я знаю, папа. Вы имеете в виду злую власть?
— Да. Однажды я встретил призрака. Он коснулся меня. Призраки пытаются утащить за собой живых людей.
Доминик не совсем понимал это.
— Возможно, — сказал он. — Но я думаю, что Вы сами… Нет, я не знаю, что сказать на это.
— Хорошо, Доминик, ты, пожалуй, прав. Было бы малодушием с моей стороны обвинять во всем привидения. Мне кажется, я просто был на распутье. Я ничего не умел, никто во мне не нуждался. Меня спасло одиночество Тролля. Потом ты спас меня, потому что тебе нужен был отец. Когда же я понял, что… Нет, об этом не стоит говорить, теперь с этим покончено.
Ему не хотелось говорить о том, что Анетта хотела видеть отцом своего сына Анри. Не стоило тревожить этим разум ребенка.
Их беседу прервал голос Сесилии, стоявшей в дверях вместе с Маттиасом и Анеттой.
— У тебя умный сын, — сказала она. — Доминик считает — хотя он и мал еще, чтобы знать точное значение слов, — что в тебе есть всепоглощающая страсть, тоска по смерти. Это она, а не какое-то одухотворенное существо, постоянно преследует тебя.
— Нет, это не тоска о смерти, — поправил Маттиас. — Это слово не подходит. Вернее всего, это страх перед жизнью.
Микаел посмотрел на них и медленно кивнул.
— Вы оба правы. Но все же нельзя не учитывать того, что я встретил Магду фон Стейерхорн и что ей удалось пометить меня.
— Ты уверен в том, что говоришь? — мягко спросил Маттиас.
— Конечно, я же…
— Подожди немного, Микаел! К тебе пришел гость. Танкред вернулся из Акерсхуса вместе с одним шведским унтер-офицером. И тот рассказывает удивительные вещи.
Микаел вопросительно посмотрел на них. Сесилия выглянула за дверь и помахала кому-то. Вошел Танкред вместе с одетым в шведский мундир человеком.
— Свен! — вырвалось у Микаела. — Что ты тут делаешь?
— Это долгая история, поговорим об этом позже. Теперь же ты узнаешь, что я видел в ливландском имении. Думаю, это тебе интересно.
Все замолчали в ожидании.
— Итак, мы отправились туда, как ты того хотел, чтобы взглянуть, что там происходит. Внешне там все было пристойно, законный владелец снова вернулся в имение, и нам стало жаль тех прихлебателей, которых выставили за дверь и на которых власти наложили штраф. Но пока мы находились там и дискутировали со всеми членами семьи, появилась какая-то дама.
— Что?.. Красивая, неопределенного возраста дама, одетая в черное, с бледным лицом?
— Вот именно.
— Значит, ты тоже видел ее?
Свен улыбнулся.
— Все ее видели. Она была тетей хозяина. Собственно говоря, ей и принадлежало имение, а ее племянник управлял им. Семейство нахлебников отказывалось разговаривать с ней. Они были смертельными врагами и до этого пытались схватить ее и тоже посадить под замок, но это им не удавалось. Она оказалась слишком хитрой.
— Но… этого не может быть! Я искал ее следы — и я не видел на снегу никаких следов! Она была духом.
— Мы уже размышляли об этом, — сказал Танкред. — И мы решили спросить тебя: вы шли рядом к воротам?
Микаел задумался.
— Не помню… Нет, этого не было. Она шла следом за мной.
Сесилия кивнула.
— Потому что она была хрупкой женщиной в легких туфельках. Ей не хотелось идти по глубокому снегу, и она ступала по твоим следам. Наверняка она и обратно шла по твоим следам — я бы так и сделала на ее месте. Она была изящной и легкой, следы ее были незаметны. Разве не так?