127 
Разговаривать на эту тему ему не хотелось, но маги настаивали, и их можно было понять: на их шее висело чуть не полторы сотни потенциальных чудовищ и одно, скорее всего, уже состоявшееся по милости капитана Веттели. Поэтому он старался на все вопросы отвечать как можно обстоятельнее и добросовестнее, позволил произвести над собой какие-то малопонятные и не совсем безболезненные магические манипуляции, и под конец свёл их с мисс Брэннстоун, справедливо полагая, что её сведения будут на порядок более ценными. Ведь когда, к примеру, хотят испечь пирог – рецепт спрашивают у повара, а не у самого пирога.
Представители магического сословия моментально нашли общий язык, имеющий до обидного мало общего с обычным альбионским: половина разговора шла на латыни, другая половина состояла из таких специальных, видимо, тайных терминов, что неискушённые слушатели, даже зная латынь, при всём желании не могли ничего понять.
Разведчики заскучали, Веттели начал потихоньку пробираться к двери, и тут один заметил как бы вскользь: поскольку никаких препятствий для дальнейшего прохождения службы не осталось, майорАнстетт волен вернуться в строй в любой удобный для него момент.
В этом месте ему стоило немалого труда, чтобы удержаться от нервного смеха: сначала он был условно-демобилизованным, теперь вдруг оказался повышенным в звании видимо, тоже условно. «А-а-а! – заорал бы он, если бы всё ещё оставался проклятым. – Да ни под каким видом не вернусь, тьфу-тьфу через левое плечо!» Но, свободный от деструктивного влияния проклятий, ответил сдержано и дипломатично: «Я непременно обдумаю ваши слова, господа». Потому что мало ли как может повернуться жизнь?
Военные вскоре ушли, но они были не последними его визитёрами в тот в долгий и насыщенный день. На вечер у Веттели была назначена ещё одна встреча.
Он ждал её с волнением, боялся ударить лицом в грязь – почему-то страшно захотелось произвести впечатление великого знатока Вергилия. Казалось бы, зачем? А вот приболело, и всё тут! Знать бы ещё, на кого это впечатление придётся производить…
Тихий, робкий стук в дверь заставил его подскочить чуть не до потолка.
На пороге топтался смотритель Коулман, с тяжёлым фолиантом под мышкой, и без намёка на привычную маскировку.
– Добрый вечер, лорд Анстетт, надеюсь, я не слишком грубо нарушил ваши планы на этот час? – приветствовал он церемонно.
– Что вы, я вас давно жду! Очень рад визиту! – Веттели не пришлось кривить душой, он в самом деле был рад гоблину потому что смутно опасался кого-то худшего.
– А ничего, что я к вам так… запросто? – спросил мистер Коулман доверительно и немного смущённо. – Вам ведь и без того давно известно, кто я есть. Знаете, так утомительно постоянно носить чужую личину, следить, чтобы не сп ала некстати, чтобы не вышло никакого конфуза… В конце концов, перестаёшь ощущать себя самим собой. Так хочется иногда отвести душу…
– Ах, ну разумеется! – заверил Веттели с жаром, он чувствовал себя польщённым таким доверием. – Я счастлив видеть вас в любом из ваших обличий, как вам будет удобно! Располагайтесь, мистер Коулман, не угодно ли чаю?
От чая гость отказался под тем предлогом, что гоблины его вообще не пьют. Оно и к лучшему, потому что к чаю у Веттели по прежнему ничего не было, даже совершенно необходимого молока, пить бы пришлось на континентальный манер. Может быть, гоблин просто об этом знал?
…Они начали с упомянутой восьмой эклоги. Оказывается, мистера Коулмана, в целом восхищённого столь детальным и достоверным описанием приворотного обряда, повергала в недоумение фраза:
- «Справлю обряд колдовской, помутить попытаюсь волшбою
- Здравый любовника ум: все есть, не хватает заклятий
- Дафниса вы приведите домой, приведите, заклятья!»
Гоблин никак не мог взять в толк, для чего ворожее непременно понадобилось сводить несчастного возлюбленного с ума? Почему бы ей не ограничиться простым приворотом, без крайностей? Это жестоко, в конце концов! Да и ей что за радость, держать в своём доме душевнобольного?
Пришлось вести долгую беседу об особенностях и странностях человеческой любви.
Постепенно разговор охватывал всё новые и новые сферы творчества поэта, от Буколик перешли к Энеиде, затронули утомительные Георгики – выяснилось, что каждый едва осилил их половину, углубились в более поздние произведения, добрались до Артурианской эпохи…
127 
