Особенно,... 
71 
– Ничего страшного.
– Нет, пожалуйста, – Ева отстранилась, обхватила его лицо ладонями, заглянула в глаза. – Пожалуйста.
– Ну ладно. Полагаю, зная нас, Соммерсет упаковал аптечку. Она, скорее всего, в ванной.
– Я найду, – поднявшись, сказала Ева и на секунду задумалась. – Ты меня удержал. Я знаю, это был просто сон, но ты меня удержал. Дико звучит, но мне кажется, этим ты меня спас. Так что спасибо.
Рорк посмотрел на нее, свою Еву. На то, кем она сама себя сделала.
– Мы же вечно друг друга спасаем, разве нет?
– Наверно, да.
Она принесла из ванной заготовленную как всегда предусмотрительным Соммерсетом аптечку первой помощи и принялась обрабатывать раны.
– Черт, я на тебя натурально накинулась. Мне и так стыдно, но я ж вдобавок еще и кусалась и царапалась как девчонка! Это уже просто унизительно.
– Пару раз ты меня припечатала, если тебе от этого легче.
– Знаю, я ужасный человек, но – да, немного легче.
– Ну, такой ты мне в свое время и понравилась.
– И до сих пор продолжаю, – Ева подняла на него взгляд. – Ты никогда не задумывался, что мы с тобой за изверги такие: я тебя располосовала до крови, но нам это почему-то не страшно?
– Мы – ровно те, кем и должны быть.
– Не знаю, что бы я делала, если б ты не был для меня ровно тем, кем должен быть. Прямо не знаю.
– Я бы без тебя просто перестал существовать.
Ева отложила аптечку, поцеловала царапину на плече.
– Больно?
– Ну где ты видела мужчину, который бы в этом признался? Меня же девчонка расцарапала!
Ева усмехнулась и обняла его.
«Ну вот, – подумала она, – нам это не страшно. Почему-то нам это совсем не страшно».
– Уже почти вставать пора.
– Не больно-то мы поспать успели, – сказал Рорк.
– Да уж, – Ева села на середину кровати, взглянула на него. – Зато…
– Зато, – повторил Рорк, и губы их слились в поцелуе.
Желание не приходило, оно просто было, как потребность в воздухе. Тихое, словно шепот, мягкое, как едва начавший пробиваться сквозь занавески свет.
«Утешение, – думал он. – Утешение для нас обоих».
Успокоение и понимание, как ни одна другая не могла ему дать. Она укротила свирепую, рвущую и мечушую ярость, бушевавшую в нем, направила ее в нежность. По крайней мере на время.
На то время, пока они были вместе.
Он лежал и гладил ее, пораженный и притихший оттого, что она приняла его после всех пережитых ею ужасов. Благодарный за то, что, хоть он и не мог отвратить этот ужас, ему под силу было принести ей покой и удовлетворение.
И с каждым новым долгим, словно в полусне, поцелуем ужасы отступали.
Они осторожно дотрагивались друг до друга – нежно, успокаивая и одновременно возбуждая. Его губы блуждали по ее лицу – такому бледному, казалось ему, такому бледному, – мягко скользили по щекам, по этой милой ямочке на подбородке, по волевым скулам. И ниже, по нежной шее, туда, где ради него билось ее сердце.
Она слушала, как он шепчет ей, что-то по-английски и по-ирландски, от чего сердце ее трепетало. Слова и звук его голоса пробуждали в ней больше, чем страсть, больше, чем желание, и обнимали ее объятиями любви.
Она причинила ему боль, и не только теми ужасными царапинами. Она видела его лицо, когда очнулась, растерзанный взгляд его глаз. Когда она возвращалась в то место, он страдал. Эти его раны тоже нужно было исцелить. И помогая ему исцелиться, принять то, что она могла ему дать, закрыть собственные.
На время.
Он сам, его руки были на ней, согревали ее кожу. Она простонала, затем задрожала, но не от холода – от медленно, но уверенно разливающегося по всему телу жара. Дыхание ее перехватило на самом пике ощущения. Он подхватил ее, аккуратно, словно хрупкую драгоценность, и вместе они перелетели через этот пик.
Она привлекла его к себе, ближе, ближе, приподнимаясь, сливаясь с ним. И вслед за уродством пришла красота, вслед за горем – радость.
Укутанная этим ощущением, им самим, она отыскала губами его губы и излила в него все, чем ее переполняло.
– Останься, – прошептала она. – Будь со мной. Я люблю тебя. Я люблю тебя, – повторяла она, обняв ладонями его лицо, смотрясь в него, проваливаясь в дикую синеву его глаз. – Я люблю тебя.
Он был с ней, вместе они взлетели, вместе преодолели сладостную вершину. И долго-долго не отпускал, пока они вместе не очутились снова на земле.
71 
