6

Элистранд показался Хильде совершенно фантастическим местом. Высокие, новые здания, приветливые люди, дети, уже испытавшие много трудностей в жизни и вдруг попавшие сюда, на зеленые лужайки на берегу моря…

Неподалеку от усадьбы Гростенсхольм находилась раньше заброшенная ферма — и Александр купил у Таральда это прекрасное побережье и построил на нем дом для своей дочери и ее мужа. Разумеется, своими руками он ничего не делал: семья Паладинов была достаточно богатой, чтобы на них работали другие. Но все здесь было построено согласно пожеланиям Габриэллы и Калеба.

Главным для Хильды было то, что она живет здесь не из милости. Ей предстояло работать — и работа эта была нелегкой, занимающей весь день. Она чувствовала, что в ней нуждаются, что она здесь ко двору, — и это было прекрасное чувство. Конечно, ей было чем заняться и в отцовском доме, но та работа была безрадостной, за нее никто не благодарил и не хвалил.

Здесь никто не ругал ее, если она с непривычки делала что-то не так. Здесь проявились, наконец, многие скрытые таланты Хильды: ее дар обустраивать все вокруг себя, делать все красивым, если не сказать — художественным.

В одну из первых ночей ей приснилось, что отец жив, что она пришла домой и принялась за дело, заранее сгорбившись в ожидании его упреков и ругани.

Она проснулась в холодном поту.

— Благодарю тебя, Господи, что это был всего лишь сон, — с облегчением прошептала она.

И тут ей стало страшно: она не понимала раньше, что так сильно не любит отца, что его смерть может стать для нее облегчением.

Они с Эли работали вместе, им было поручено днем присматривать за детьми. Подружиться с Эли было не трудно: она была такой мягкой, простой, радующейся всякому вниманию к себе. Стоило с ней кому-то заговорить, и она расцветала. Хильда была более зрелой, более серьезной, и они прекрасно ладили. Эли радовалась тому, что разделяет свои обязанности именно с Хильдой — и это, в свою очередь, радовало Хильду. Слова Эли, в смысл которых она пока не вдавалась, радовали ее.

Однажды, сидя на лужайке и делая букетики из цветов, Хильда догадалась, что Эли влюблена.

— Ты любишь кого-то? — удивилась Хильда, считавшая, что Эли еще слишком молода для этого.

— О, да, — шепнула ей Эли. — И это совершенно безумная влюбленность. Я не осмеливаюсь рассказать об этом отцу и матери, они упадут в обморок. Но как это прекрасно! И я верю, что нравлюсь ему! Он проявляет ко мне такой интерес, а это о чем-то говорит, не так ли?

Взгляд Хильды стал мечтательным.

— А ты была когда-нибудь влюблена? — пылко спросила Эли.

— Я сейчас влюблена, — ответила Хильда. — Впервые в жизни. Но я не могу рассказывать об этом даже тебе.

— Почему же?

— Разве ты не понимаешь? Никто не хочет иметь со мной дело, я давно знаю об этом, я же дочь помощника палача. Так что я предпочитаю об этом молчать — я должна прожить свою жизнь в одиночестве. Но мечты есть и у меня, этого у меня никто не может отнять. И тоска…

— Ах, да, тоска! — вздохнула Эли, устремив взгляд на море. — Эта тоска так прекрасна, так печальна, тебе не кажется?

— Да. И так горька.

— Ты думаешь? Мне кажется, что тосковать так чудесно! Когда у человека есть, о ком тосковать, он ощущает в себе столько красоты! Осуществление желаемого, в некотором смысле, не так прекрасно.

Хильда улыбнулась.

— Все зависит от того, о чем тоскуешь.

— Да, это уж точно, — согласилась Эли, — лично я тоскую о многих вещах…

— А я тоскую о людях…

— Нет, я не то хотела сказать, — испуганно прошептала Эли. — Но ты узнаешь обо всем первая, если он признается мне в любви.

Эта юная девушка выражалась так высокопарно! Такова Эли, подвижная, чувственная, отзывчивая. Габриэлла и Калеб были очень довольны ею и не жалели о том, что удочерили ее. Она стала в их жизни чем-то вроде солнца, вокруг которого вращались все их мысли. Иногда, если кто-то говорил об их приемной дочери, они не сразу понимали, кого имеют в виду. Эли настолько вписывалась в их жизнь, что была для них как собственный ребенок.

  26