И его сердце определенно указывало ему на Эли. Теперь необходимо было только запастись терпением, чтобы не спугнуть ее. Пока она относится к нему как к дяде, дело безнадежно. Он должен изменить ситуацию. Но как это сделать? Начать с юношеских игр? Нет ничего глупее. Необходимо было выждать время.
Но это не легко, когда человек в двадцать семь лет впервые испытывает муки любви.
Хильда пришла к избушке слишком рано. Так удивительно было сознавать, что ее здесь никто не ждет. Ни корова, ни кот, ни куры. А отец лежит мертвый.
Скоро должен был придти церковный служка, но у нее было еще в запасе время.
В маленьком дворике было так тихо! «Как быстро пустеет место», — подумала она и, помедлив, вошла в дом.
В печи погас огонь. Все дорогие ей вещи были теперь в Элистранде. Осталась лишь кошачья миска. Но для кота можно было найти и что-то другое, ведь не будет же она идти за гробом с миской в руках! Она как-нибудь выберется сюда.
Мысль об этом была ей неприятна. Но ведь не будет же она все время жить у чужих, злоупотреблять их гостеприимством.
Поборов сомнения, она направилась к амбару. Приличия требовали отдать последнюю дань уважения отцу. Помолиться за него здесь, где он прожил всю свою жизнь.
В лесу, за домом, послышался треск и шорох. Хильда испуганно оглянулась, но ничего не увидела. Одиночество усиливает все звуки.
Тяжело, словно ноги ее были налиты свинцом, она шагнула на ступени амбара, настолько заросшие мхом и травой, что каменных плит почти не было видно. Как добры эти люди, одевшие его и положившие сюда! Андреас… Он участвовал во всем этом. Значит, он сочувствовал ей, значит, понимал сложность отношений между ней и отцом, которому она никак не могла угодить, сколько ни старалась.
Дверь амбара, старая и покосившаяся, заскрипела. Сколько она перетаскала на спине тяжестей — больше, чем иная лошадь!
Внутри было темно, поэтому она оставила дверь открытой.
Хорошо, что они прикрыли его покрывалом с постели! Она бы не осмелилась снова взглянуть на его лицо, искаженное страшной предсмертной гримасой.
Впрочем… он умер до этого, как утверждает господин Маттиас. Но это слабое утешение. Это тоже очень страшно. А вдруг там кто-то есть?
Опустившись на колени, Хильда принялась вполголоса молиться о том, чтобы Господь взял к себе Юля Ночного человека.
Дверь амбара захлопнулась от ветра, внутри воцарился полумрак.
И дай его душе успокоиться, чтобы она не появлялась больше в этой земной жизни…
В хлеву, что был под амбаром, что-то зашуршало. Она бросила взгляд на ступени, ведущие вниз. Дневной свет не проникал в тот угол, да и день был пасмурным, так что слабый свет едва просачивался в приоткрытую дверь.
Наверняка это были крысы, ведь хлев был теперь пустым. Она пыталась закончить прерванную молитву. Контуры отцовских ступней вырисовывались под покрывалом, прямо над ее головой.
Но, насколько она помнит, у них никогда не водилось крыс.
Она снова услышала шорохи. Чьи-то крадущиеся, осторожные шаги.
Господи, ты, видящий всех грешных, обрати свой взор к этому несчастному человеку…
Хильда замерла. Кто-то фыркал, сопел, громко дышал внизу, крался вдоль стены, ступал тяжелыми лапами…
Она забыла про молитву. Она долго стояла на коленях, окаменев, как в судороге, потом потихоньку поднялась. И тут она услышала другой звук: скрип повозки возле калитки.
Хильда выскочила из амбара и побежала вниз по ступеням, через двор, за калитку, не смея обернуться назад — ни за что в жизни она не оглянулась бы!
Приехал служка — худой, невзрачный, одетый в черное.
— Господи, что с вами, фрекен? — спросил он.
— Там кто-то есть, в хлеву, — прошептала она. — Какое-то большое животное!
Он ничего не ответил, только бросил скептический взгляд на амбар и в сторону леса. Хильда шла рядом, держась за край повозки.
— Где покойник? — спросил он, имея привычку с состраданием отзываться об умерших.
— Наверху, в амбаре.
Он спрыгнул с козел,
— Дверь хлева заперта, задвижки закрыты.
— Да.
— Как же зверь мог залезть туда? Может быть, сверху?
— Нет, дверь амбара тоже была заперта, когда я пришла.
— А чердак?
— Нет, он закрыт, туда не войдешь.
— Может быть, зверь оказался запертым?
— Возможно, — рассеянно произнесла она.