Последние отзывы

  44  

— Если бы вы знали Маттиаса Мейдена, вы не стали бы обращаться к нему с такими бессовестными обвинениями! — сказал Бранд. — Он — лучший из творений Господа!

— Ну, ну… — пробормотал Маттиас.

— Возможно, — сказал судья, сделав вид, что обдумывает что-то. — Но в человеке есть и злое, и доброе начало; то, что не выходит на поверхность, таится в полутьме. Возможно, на волю вырвалось его подсознание…

— О, Господи, — пробормотал Калеб.

— И… — судья поднял указательный палец. — Я напал на другой след! В последний раз, когда я был в Линде-аллее, я проходил мимо одного сарая — и, знаете, что я там увидел?

Он сделал выразительную паузу.

— Что же вы там увидели? — сухо спросил Бранд.

— А вот что — волчью шкуру! Огромную шкуру с головой и хвостом!

— О, Господи, дай мне терпенье! — простонал Аре. — Это же моя шкура, доставшаяся мне от моего отца Тенгеля. Неужели это тоже впутают в дело? Вы думаете про оборотня? Думаете, что это может быть его внешней оболочкой? В таком случае, по ночам здесь шляется весьма побитый молью оборотень!

Судья поджал губы.

Ситуация была не из легких.

Вошла служанка и сообщила, что доктора просят приехать в один из крестьянских домов. Заболел ребенок.

— Опять корь, — вздохнул Маттиас. — Ладно, я пошел. Родители так неосторожны со своими детьми, позволяют им весь день гулять, а те подхватывают инфекцию. Но мы постараемся, чтобы у нас не случилось того, что произошло в Тэнсберге, где умерло сразу пятьдесят детей. Господин судья, вы позволите мне ненадолго отлучиться?

С большой неохотой судья отпустил его. Маттиас бросил на Хильду любящий взгляд, означающий, что они скоро увидятся, и ушел.

Без него она почувствовала вокруг себя пустоту.

Йеспер не мог больше молчать:

— Я ничего не делал, — всхлипывал он, обливаясь слезами. — Я ничего такого не делал.

— Никто и не думает обвинять тебя, — сказал его старый приятель Бранд. — Мы только хотим узнать, не видел ли ты что-нибудь?

— Что? Что я должен был видеть? Вот этот, который не умеет толком говорить по-норвежски, — он указал пальцем на судью, — он мелет чушь! Говорит, что господин Таральд и господин Маттиас сделали это! Всякому известно, что лучших людей, чем в Гростенсхольме и Линде-аллее, не сыщешь! Мои мать с отцом всю жизнь проработали здесь, мой отец был главным конюхом — и они ни за что на свете не променяли бы это место ни на какое другое!

— Прекрасная характеристика, Йеспер, — мягко сказала Лив. — Мы все знаем, что никто из нас этого не делал, просто кто-то использовал наше имя…

— Ну, довольно болтать, — перебил ее судья. — Так мы ни к чему не придам. Барон Таральд Мейден, от имени закона я считаю вас…

— Нет! — воскликнула Ирья, — нет, вы не можете это сделать!

— Не могу? Это мой долг.

И тут Хильде пришла в голову сумасшедшая идея относительно того, как решить эту загадку и помочь Маттиасу и его отцу. Все это было настолько безумно, что если бы она хоть на минуту задумалась об этом, она бы промолчала. Но она тут же выпалила все.

— Дорогие друзья! — воскликнула она, и все уставились на нее, в том числе и прислуга, стоящая в дверях, что было ей очень на руку, поскольку слухи должны были мгновенно распространиться в деревне. — Я знаю, кто это сделал! — сказала она.

Все были ошеломлены. Все сразу зашумели.

Она растерялась, но продолжала:

— Но я считаю, что не могу в данный момент сказать об этом. Но дома у меня есть одно доказательство, улика. Как же я не подумала об этом раньше?

— Что за доказательство? — резко произнес судья.

— Нет, нет, это не вещественное доказательство. Сначала я должна кое-что исследовать…

Только теперь до нее стало доходить, что она натворила, и ее охватил страх. Но если ничего не предпринимать, судья арестует господина Таральда, отца ее дорогого Маттиаса, а судья этот был скор на расправу: чтобы положить конец всей этой истории, судья мог повесить Таральда без суда. Так что ей ничего не оставалось теперь как продолжать. Она сама ясно не представляла себе, что ей делать. Но она не сомневалась в том, что эта идея хорошая. Одно было плохо — что все это она делала помимо своей воли.

— Я должна поразмыслить об этом, — с замиранием сердца произнесла она. — Но не сейчас. Я обещала после обеда посидеть с больным Йонасом, но вечером я могу… пойти туда.

  44