Калеб кивнул.
— А я буду сторожить поле. Бранд тоже может пойти со мной. Но нужны еще люди. Мы возьмем у вас пару мужчин.
— Священник пусть стоит на посту возле церкви, — сказал Андреас. — Там темно. Церковный служка тоже будет там. Но все же так мало набирается людей… Придумал! Многие крестьяне запаслись серебряными пулями! Не позвать ли самых энергичных из них посторожить поле?
— А нужно ли? — сказал судья. — Либо кто-то из них виновен, либо они станут палить напропалую по всем, кто проходит мимо.
— Андреас, ты знаешь местных жителей, — сказал Калеб, — выбери из них пять-шесть рассудительных парней.
— Я так и сделаю.
— Но вы не должны брать слишком много людей! — предупредил судья.
Совещание было закончено. Решили, что Хильда выйдет в девять часов вечера, когда стемнеет.
Их домашние были возмущены.
— Что это вы такое задумали? — сердито спросила Габриэлла. — Заставляете девушку идти куда-то одну!
— Хильда справится, — сказал Калеб. — Она возьмет с собой нож.
Дома они не рассказали о своих планах. Никто не должен был знать о выставленных караульных постах.
Все разошлись по домам, в Элистранд и Линде-аллее, судья поскакал домой собирать людей. Маттиас еще не вернулся, и так оно было лучше (только не для Хильды). Он должен был обо всем узнать, но позже, когда он не сможет расстроить задуманное.
В этот вечер Хильда была сама не своя. Она уже раскаивалась в своей выдумке. И много раз всерьез собиралась пойти к Калебу и все рассказать ему. Но не сделала этого: она думала о Маттиасе и его отце.
Если бы она могла сейчас поговорить с Маттиасом! Если бы он мог сопровождать ее до избушки. Сейчас она нуждалась в нем больше, чем когда-либо. Но в округе была эпидемия кори, и он, скорее всего, ни на что другое не обращал внимания.
Она сидела у постели Йонаса, вытирая пот с его лица, следила за тем, чтобы к нему никто не подходил. Выполняя наставления Маттиаса, она проверяла, все ли в порядке у него с ушами. В случае сильного кашля ей следовало срочно вызвать его.
Но Йонас был крепким мальчишкой.
У одной из девочек тоже стали появляться симптомы болезни. Возле нее сидела Габриэлла и следила за тем, чтобы та не вставала с постели и не сбрасывала одеяло.
Солнце садилось.
Хильду прошиб холодный пот.
Как она могла додуматься до такой глупости?
Андреас давно уже ушел, Калеб тоже собирался уходить. Габриэлла поинтересовалась, куда он собирается, но он уклончиво ответил:
— Немного поболтать с Андреасом.
— Но ведь ты и так болтал с ним весь день!
— Ты ведь знаешь, мужчины никогда не могут наговориться!
Эли смотрела на всех испуганными глазами, чувствуя, что что-то не так.
— Я пойду с тобой в избушку, Хильда!
«Боже сохрани!» — подумала она.
— Нет, тебе туда нельзя!
— Почему же?
— Твои родители ни за что не разрешат тебе!
— Но они же разрешили тебе идти одной!
— Я, сама попросила их об этом. Посидишь вечером с Йонасом?
— Хорошо. Хильда, что вы такое задумали?
— Задумали?
— Да, отец ведет тебя так таинственно, а мама сердится на него, потому что он ничего не говорит ей.
— Нет, я не знаю, в чем дело, Эли…
— Это правда?
— Если… если Маттиас зайдет сюда вечером…
— То что?
— Ты скажешь ему, где я?
— Конечно.
Так была пробита первая брешь в таинственном мероприятии Хильды. Она не имела права говорить что-то, в особенности Маттиасу, пока не пришло время. Но если он придет до того, как она отойдет дальше церкви, и если во весь опор поскачет за ней… О, Господи, как это было бы чудесно!
Эли пошла ужинать, Йонас уснул.
Хильда посмотрела в окно. Небо было в облаках, за которыми угадывался месяц. Однако из-за густой облачности луна не освещала землю. Вечер был темным. И ничто не бывает темнее августовской ночи!
Где-то в лесу завыла собака. Судя по ее басовитому вою, животное было очень крупным.
10
Часы в прихожей пробили одиннадцать — с боем у них было что-то не в порядке, на самом деле было только девять.
Маттиаса все еще не было.
Габриэлла по-прежнему сидела в комнате девочки. Хильда позвала Эли, чтобы та осталась с Йонасом.