Эли и Андреас долго думали, как его назвать. Ее отца звали Нильсом, а отец Матильды, Никлас Никлассон, был в свое время недоволен тем, что Андреаса не назвали в честь него. Поэтому мальчика назвали Бранд Никлас Калеб, а попросту Никлас.
Редкая мать была такой заботливой, как семнадцатилетняя Эли. Она хлопотала с утра до вечера.
Но ей все помогали: маленький Никлас очень скоро стал центром внимания, его баловали все — от папы Андреаса, дедушки и бабушки, Бранда и Матильды, до прадедушки Аре.
В Гростенсхольме же все больше и больше нервничали: Хильда перенашивала ребенка.
— Хильда, уж не собираешься ли ты ждать до Рождества? — спросил Маттиас. — Тогда, скажу я тебе, день рождения получится весьма идиотским!
Он-то должен все понимать!
Хильда не стала ждать так долго. И накануне Рождества 1655 года над Гростенсхольмом забелело полотенце, и женщины быстро заняли свои места.
Роды были легкие, и Маттиас вскоре смог взять на руки свою новорожденную дочь и констатировать, что у нее темные локоны (на самом деле это была одна-единственная тонкая прядь, но он настаивал на том, что это локон) и что пока трудно определить, на кого она похожа.
Мать Хильды звали Ингой, а мать Маттиаса — Ирьей, так что оба имени соединили в одно и получилось: Ирмелин.
Ирья сразу полюбила внучку, Таральд же был более сдержан.
— Нужно было делать мальчика, Маттиас, — сурово выговаривал он. — Мальчик был нужен!
— Тогда мы были еще неумелыми, — улыбнулся Маттиас.
— Это так всегда бывает у Людей Льда, — ворчал отец.
Таральд не умел обращаться с грудными детьми. К обоим своим сыновьям он в свое время старался не прикасаться, а Колгрима он вообще долго не признавал. Чтобы не делать различий между обоими сыновьями, он был строг и с Маттиасом, в чем не было никакой необходимости.
Но, думая, что его никто не видит, Таральд стоял иногда возле колыбели и смотрел, как девочка хватает его за указательный палец. И он смеялся и шептал внучке ласковые слова.
Когда Габриэлле пришло время родить, Сесилия не могла усидеть дома. Взяв с собой Джессику, она заблаговременно приехала из Дании. Ее восхитил полугодовалый Никлас и четырехмесячная Ирмелин, которая, по ее мнению, «в точности была похожа на Танкреда». После этого она отбыла в Элистранд, где ее дожидались Габриэлла и Калеб.
С приездом Сесилии Элистранд ожил. Самый значительный и деятельный представитель Людей Льда сразу взял на себя командование — и «союз матерей» пережил свои великие дни.
Напряженная ситуация вокруг границ Дании и Норвегии обострилась. Все волновались за Танкреда и Микаела. Танкред по-прежнему служил в Гольдштейне, защищая границы от шведского вторжения.
Русский царь захватил Ингерманландию.
Но никто не знал, находится ли там по-прежнему Микаел.
Карл X Густав был признан королем на большей части Польши, но поляки собирались дать ему отпор и ждали только, когда датский король Фредерик III объявит Швеции войну. Нидерланды вынашивали планы отправки флота в Данию, Англия же все время оставалась в тени, пристально наблюдая за альянсом между этими двумя странами. Вдоль границ Швеции и Норвегии было неспокойно, по-прежнему шла борьба за Ямтланд, Херьедален и Бохуслен.
Поговаривали о том, что будут брать норвежских крестьян в ополчение.
В таком случае, на войну должны были уйти Андреас, Маттиас и Калеб.
Все это были внешние события, в самой же семье, как никогда, царила солидарность.
Ранним апрельским утром над Элистрандом забелело полотенце. Женщины из других усадеб до этого уже посматривали в окна, не вывесили ли флаг. И тут же выехали кареты.
Лив вдруг страшно засомневалась, осмелится ли она присутствовать при этом, но она знала, что Габриэлла обидится, если она не приедете. И она, сжав зубы, поехала.
Габриэлла, с ее тонким сложением и хрупкостью, гораздо хуже, чем предыдущие роженицы, перенесла все, хотя рожала уже второй раз.
Но Маттиас считал, что все это из-за нервов: она была испугана, чувствовала себя одинокой и не могла расслабиться.
Лив помнила прошлый раз, роды прошли стремительно. Сейчас же потребовалось гораздо больше времени, и она видела в этом хорошую примету. Однако Сесилия была настороже, помня, что предыдущие роды были неудачными.
Теперь женщины не совались все сразу в акушерскую работу. Они просто старались облегчить длительный предродовой период, и возле Габриэллы постоянно сидели одна или две женщины, чтобы не утомлять ее.