136 
Но бранить Тапри он не стал – решил, что сам виноват, надо было точнее давать указания. Вместо этого сходил в рабочий кабинет за бланком, и собственной рукой выписал на регарда Гвейрана расширенную степень допуска. Сперва хотел высшую, но потом подумал, что Тапри это может уязвить; уж так гордился юный адъютант исключительным своим положением – не хотелось отнимать радости.
– Вот вам. Работайте. Вся ночь впереди! – сказал ехидно, и вышел. Ему предстояло сделать ещё одно дело: пристроить новый портрет на стену памяти.
В ту ночь цергард Эйнер спал как убитый – измучился за день. И кошмары его не беспокоили, и совесть не мучила из-за того, что сквозь щель в комнату пробивался из кабинета лучик света, доносился шелест бумаг и приглушённые голоса.
Семерым же соратникам его спалось плохо. Все пребывали в состоянии нервного ожидания: оглашение имени преемника покойного цергарда Сварны было назначено назавтра. Вообще-то, по законам и обычаям Арингорада, полагалось выждать шесть дней, и только тогда обнародовать последнюю волю усопшего. Но Совет постановил сделать исключение: в суровое военное время ни один из государственных постов не может пустовать так долго, это может пагубно сказаться на обороноспособности любимого Отечества.
Цергард Эйнер знал совершенно точно: любимое Отечество не погибнет за шесть дней даже в отсутствии действующего главы ведомства пропаганды и агитации. Просто господам-соратникам не давала покоя интрига: ведь не было собственных детей у дорогого покойничка! Кого же он выбрал себе на смену? Каким окажется новый расклад сил, что даст каждому из них лично? Нового союзника или нового врага?
Всё это он знал совершенно точно, но возражать против нарушения процедуры не стал: чего ради? Не до пустых споров ему было. Старался держаться, чтобы не радовать врагов и не огорчать близких, но на душе тошно было – хоть вой зверем-волком! От горя болело всё внутри, и непролитые слёзы резали глаза. Опухшими и липкими казались веки – даже в зеркало посмотрелся, не заметно ли со стороны? Ничего хорошего там не увидел, плюнул с досады и надвинул фуражку пониже, чтобы тень от козырька скрывала лицо.
Второй раз в истории Федерации происходила эта процедура. Первый раз он на ней не присутствовал – на другой день после погребения отца отбыл к месту службы. Командование о высоком родстве регарда Эйнера осведомлено не было, отпустило на четверо суток с дорогой – строго по уставу. И совпадению дат значения не придало – мало ли народу мрёт каждый день на просторах Арингорада? Могло и посчастливиться кому-то – отправился к праотцам в компании самого цергарда Федерации.
…Тогда у него было легко на сердце. Помыслить не мог, что отец впишет в преемный листего имя! Думалось: ну вот и всё. Кончилась прежняя жизнь, как дурной, не в меру затянувшийся сон. Больше он не сын Верховного цергарда Федерации. Простой человек, как миллионы других. И ждёт его обычная служба вдали от мрачных стен Генштаба. Или достойная смерть на поле боя, но не по воле всемогущего отца, а просто потому, что карта неудачно легла… Собственная жизнь, собственная судьба. Свобода!
Недолго же она длилась! С передовой вызвал по рации трегард Гавзу, и даже сквозь завывания эфира слышно было непомерное изумление в его голосе: «Регарда в штаб, немедленно… Тут ерунда какая-то творится…» Под «ерундой» он подразумевал правительственный самолёт, присланный соратником Сварной за новым Верховным цергардом Федерации. И последним, что увидел Эйнер, прощаясь с короткой своей свободой, было лицо легендарного командира «Болотного трега». Обычно холодно-жестокое, презрительное и насмешливое, оно вдруг сделалось умилённо-восхищённым, глаза блестели от подобострастного восторга, будто не на подчинённого своего, с которым все болота Арингорада на животе прополз, смотрел боевой трегард Гавзу, а, по меньшей мере, на священную бурую козу из храма Трёх Создателей. Если не одного из тех Создателей собственной персоной… Тошно стало, хоть плачь. Потом будет много ещё подобных взглядов, но этот запомнился особо…
В зале Церемоний ещё витал вчерашний запах покойника. И опустевший постамент продолжал стоять посреди помещения.
– Чего не убрали то? – недовольно проворчал Эйнер цергарду Азре, по-прежнему продолжавшему его ненавязчиво опекать.
Оказалось, так положено. «Чтобы дух покойного незримо присутствовал среди нас».
136 
