– Звучит в рифму. И кто же, интересно, позволил человечеству страдать, воевать, испытывать нужду и глубочайшую скорбь?
– Сами люди.
Казалось, Люцифер очень устал. И произнес, словно про себя:
– И они молятся Богу, которого всегда ублажали как могли, а тот обещает им взамен поразить всех врагов игрушечными мечами и прочей ерундой. Бог с нами! Смерть неверующим! И вот глубоко верующая, всю жизнь молившаяся старуха теряет своих детей и безвинных внуков. И ей объясняют, что Господь просто испытывает ее, что вера ее недостаточно сильна! Если вы до сих пор не додумались до других аргументов, то мне нечего вам больше сказать!
– Твое богохульство не останется безнаказанным! Убирайся с земли, она не твоя! Сопротивляться бесполезно. Если откажешься, сюда соберется вся небесная рать. Небесная рать против твоих убогих прислужников!
Люцифер тяжело вздохнул. Габриэл находился достаточно далеко, и тем не менее готов был поклясться, что глаза великого увлажнились.
– Что ж, да и мне возможность хотя бы попрощаться с этими несносными, как ты их называешь. – И, не дожидаясь ответа, Люцифер повернулся к собравшимся.
– Милые мои, дорогие друзья… Я крайне огорчен таким поворотом дела. Как вы слышали, я не распоряжаюсь своей собственной судьбой. Настаивая на своем, я навлек бы на многострадальную землю еще большие испытания. Никто не страдает жаждой мести больше того, кто считает себя наиболее милосердным и мягким.
Сага зарыдала, уткнувшись в плечо Анны-Марии. Видимо, безутешный плач Саги подействовал на всех самым сильным образом. Они словно бы только сейчас поняли, как много Люцифер поставил на карту, как он радовался возможности управлять миром. Сами они словно окаменели, язык отказывался им повиноваться. А те, кто с самого начала сомневался в успехе Люцифера настолько растерялись, что никак не могли собраться с мыслями. Души их словно опустели.
Тем временем Светлый Ангел продолжал с некоторым смущением в голосе:
– Мое предложение остается в силе. Приглашаю желающих последовать за мной. Пусть Хейке послужит вам примером. Мои волки будут ждать вас на той стороне и отвезут домой. А живущим на земле ныне хочу сказать вот что: не забывайте нас! Будьте снисходительны к горькой судьбе Светлого Ангела; учите людей пониманию! Когда придет ваше время, мы будем ждать вас в Черных Залах!
– Ваше Высочество, Вы вернетесь? – губы Тувы предательски задрожали.
Люцифер обернулся и посмотрел на нее грустным взглядом:
– Тува! Если б ты знала как я рад твоему вопросу! Ведь ты сомневалась больше всех! Не знаю, дружок, не знаю. Не могу сказать, что будет дальше. Боюсь, что в течение ближайших нескольких сотен лет Михаил и его сторонники будут очень активны. Что ж, они хотя бы пробудятся от спячки!
«Сотни лет!» – подумал Габриэл. – «Мы же не доживем до перемен!»
В этот момент мальчик твердо решил про себя, что когда придет его черед, он выберет Черные Залы.
Наступило время прощания…
Габриэл вытер слезы и оглянулся.
Вот устрашающие на вид ночные демоны, не сделавшие ему никакого зла. Он так и не успел познакомиться с ними поближе, понять, будут ли они представлять опасность в новом мире Люцифера.
Вот устрашающие женщины-отчаяние, такие же растерянные, как и все остальные.
Вот Ингрид и ее демоны. Печальные, они стояли, тесно прижавшись друг к другу: Тамлин, Тифон, Фекор и остальные.
Габриэл шмыгнул и вытер нос рукавом.
Вставало солнце…
Люцифер махнул рукой, краски стали бледнеть, и вдруг все исчезло. Остались только живые, два архангела и все черные демоны.
– Ну? Собираешься сделать еще какие-нибудь глупости? – спросил Михаил.
– Вовсе нет. Дай мне, по крайней мере, возможность уйти достойно.
– Тебе лучше поспешить. Всевышний желает получить назад мир, которым ты вздумал властвовать. Иди!
Люцифер остановился на краю утеса. Обернулся к Михаилу:
– Признаю свое поражение. Страдающий мир снова в вашей власти. – И добавил голосом, полным отчаяния и сострадания: – Так сделайте же для него хоть что-нибудь!
Подчиняясь его знаку толпа черных ангелов двинулась к обрыву, расправила свои огромные крылья и скоро пропала где-то внизу. Архангел Михаил проследил за их полетом, поднялся над утесом и растворился в ярком солнечном свете.