91 
В каюте третьего класса коек было четыре: две обычные, а над ними ещё две навесные, как в матросском кубрике. Окажись наши путешественники господами средних лет — и расклад вышел бы совсем другой, привилегированными были бы сочтены нижние места. Но все трое были молоды, и уж конечно, Роман Григорьевич, на правах старшего по чину, в первую же ночь взгромоздился наверх — так ему показалось интереснее. Листунов последовал его примеру, а на долю бедного коллежского секретаря Удальцева осталось обывательски-скучное нижнее место — никакого колорита, никакой морской романтики!
Но вот его постылое ложе оказалось занято беспробудно спящим начальством — и он с чистой совестью устроился наверху, на начальственном месте. Ну, разве не удача?
…— Ну, ладно, обед пропустил, так что же вы меня хотя бы к ужину-то не разбудили? — огорчался поутру Роман Григорьевич. — Теперь все думают, будто и у меня приключилась морская болезнь! Какой стыд!
— Я будил, ваше высокоблагородие! Но вы никак не желали просыпаться, — отвечал Тит Ардалионович, глядя честными глазами. На самом деле, будил он так: склонился к спящему и тихо-тихо, на ушко, прошептал: «Роман Григорьевич, ау-у! К ужину звонили! Не желаете-с? Нет? Ну, спите, спите, бог с вами!». Ещё и одеяльцем прикрыл, чтобы лучше спалось. — Должно быть, это от чародейства вас так сморило, что ни жив ни мёртв лежали…
Ивенский тряхнул головой, и понял, что болит она так сильно, что, того гляди, треснет пополам. Во рту был гадкий вкус, горло пересохло и саднило, будто его всю ночь тёрли наждаком, мучительно хотелось пить.
— Не знаю, может, оно, конечно, и от чародейства тоже, — задумчиво протянул страдалец, — но я так думаю, что больше от водки.
Третий день плавания вышел ничем не примечательным. От новых экспериментов решено было воздержаться до возвращения в родное отечество.
— Хороши бы мы были, останься я зверем! — запоздало сетовал Роман Григорьевич. — Я даже на берег не смог бы сойти: бумаги-то на человека оформлены, не на волка, а у немцев с этим строго. Во Франции или ещё где можно было бы взяткой обойтись, но только не в Германском Союзе! Здесь документы уважают больше денег.
— Неужели и на волков бывает особый документ? — удивился Тит Ардалионович.
— Документ бывает на всё! — ответил Ивенский веско. — А на крупного зверя одного документа недостаточно, нужен ещё и намордник. Хорош бы я был в наморднике! Нет, Тит Ардалионович, вы как хотите, но пока не вернёмся домой, упражняться в ведьмачестве я больше не стану, даже не уговаривайте. Лучше будем гулять по палубе и заводить приятные знакомства с дамами. А то что это за морское путешествие — без приятных знакомств? — видно о сердце своём, вдребезги разбитом, Роман Григорьевич, в пылу последних событий, успел подзабыть.
Но и без этого скромного развлечения им пришлось обойтись, потому что жестокая качка не прекращалась всю дорогу, и у редких встречных дам лица были зеленоватыми и крайне неприятными. И на берег в Рюгенском порту Зассниц некоторых из них, особенно измученных морской болезнью, спускали на руках.
Здесь же, в Засснице покинул борт Невского и чиновник по особым поучениям Листунов Иван Агафонович, будущий народный герой. Ему вменялось в обязанность самостоятельно произвести разведку местности с целью обнаружения заветного дуба. А «Серый волк» Ивенский со «помощником» Удальцевым проследовали дальше, до самого Ростока. Да-да, не удивляйтесь! Не оканчивался их путь на Рюгене, и даже в Ростоке не окончился. Городок Кленов (в нашей реальности Кленов в 1754 году был переименован в Людвигслуст. Кленову повезло больше чем нашему Людвигслусту, он почти на сто лет раньше получил статус города. Кроме того, в описываемое время именно Кленов, а не Шверин был главной резиденцией герцогов Мекленбургских, тогда как Людвигслуст служил резиденцией летней.), служивший летней резиденцией герцогов Мекленбургских, был их конечной целью.
Вот так радикально меняются порой жизненные планы исторических личностей под влиянием их собственной родни! Незабвенная Аграфена Романовна удосужилась заглянуть в дом Ивенских в тот самый час, когда Роман Григорьевич собирался в дальнюю дорогу.
— О! — обрадовалась она с чисто женской непосредственностью. — Едешь на Рюген? Вот и прекрасно! По пути заглянешь в Кленов, передашь от меня Амалии Леопольдовне подарок к рождению сына! Ну-ну, не дуйся, мой милый, это же совсем рядом! Амалия Леопольдовна тебя так любит, так по тебе скучает! И его королевскому высочеству, Фридриху Францу Мекленбургскому, [45]будет интересно посмотреть, как ты вырос.
91 
