Этого не было.
Конечно, ничего не произошло, это сон!
Я ничего не видела! Я должна запомнить: я ничего не видела, ничего не видела, не видела!
О, как раскалывается голова!
Я должна все забыть, я должна забыть, забыть, забыть! Этого никогда не было, я ничего не видела!
Ничего, только сон.
Все ходит ходуном, мне плохо, я умираю, умираю.
– Магдалена! Проснись же! Магдалена!
«Кто это так ужасно кричит, так заходится в рыданиях? Они режут по живому, эти ужасные крики».
– Магдалена! Ты в безопасности.
– Я ничего не видела, ничего не видела! Я должна забыть, забыть, забыть…
– Магдалена! Дорогая моя, не кричи так! Это дедушкин голос, но очень старый. А другой голос, который все время убаюкивающе вел ее за собой, говорит, что лучше пусть кричит. Пусть выплеснет свою боль, так долго копившуюся.
– Этого не было, не было, я все придумала, это только сон…
Вдруг она резко замолчала и с тяжким стоном опустилась в кресло. Волосы упали на лицо.
Так это она сама так кричала!
Как много народу стоит вокруг!
Она медленно возвращалась к действительности. Здесь был дедушка, и Кристер, и тот, кого звали Хейке и многие-многие другие.
– Тебе лучше? – тихо спросил Хейке, сидя перед ней на корточках, как большой и косматый дикий зверь с ужасно добрыми глазами. – Прости меня, но тебе следует все это помнить!
Она совершенно поникла. Из груди вырвался надрывный всхлип, перешедший в тихий усталый плач.
– Мама, – сокрушалась она. – Они убили ее! Мою милую маму!
Дедушка боролся с рыданиями.
– Моя единственная дочь! Я всегда был невысокого мнения о человеке, которого жена выбрала ей в мужья. Но дочь была так влюблена, а он так ухаживал за ней. Словно она принцесса!
– По сути она ею и была, – заметил Коль. – Единственная дочь самого богатого человека в городе!
– А теперь поможем Магдалене лечь в постель, – сказала Анна-Мария своим ласковым голосом. – И при ней всю ночь будет дежурить один из нас. Не надо утешать ее. Пусть девочка поплачет, пока не наплачется.
Все сочли ее предложение разумным.
Магдалене помогли подняться с кресла. Все подходили друг за другом и либо жали ей руку, либо дружески похлопывали по щеке. И глаза у всех были такие добрые, понимающие и участливые.
Кристер был особенно мил. Он так серьезно погладил ее по волосам, на мгновение задержав руку на затылке. Она стояла, как оглушенная. Слезы иссякли, но осталась смертельная усталость, – она даже сомневалась, сумеет ли доплестись до постели.
– Я дам тебе кое-что успокоительное, чтобы ты заснула, – пообещал Хейке. – И все дурное останется за порогом до завтрашнего дня.
– Одну минуточку, Магдалена, – сказал полицмейстер, когда Анна-Мария выводила девочку из комнаты. – Только один вопрос, и мы оставим тебя в покое. Ты встречала потом этих людей? Мужчину и даму, бывших в комнате твоей матери в ту ужасную ночь?
– Да, – ответила она и сама удивилась, как хрипло звучал ее голос. – Мужчина был доктор Берг. А с женщиной мой отец впоследствии обвенчался. Она теперь моя мачеха.
13
Старый Молин пригласил всех заночевать в его огромном доме. Ибо никто не знал, когда объявятся Бакманы или нагрянет доктор Берг. Старик не хотел бы оставаться вдвоем с Магдаленой в этой ситуации.
– Первый завтрак накроют в двенадцать часов, – сказал он. – Кто встанет раньше, пусть пеняет на себя!
Предостережение оказалось напрасным. Когда все разошлись по спальным комнатам, часы показывали уже далеко за полночь. А поскольку накануне день выдался тяжелым, то утром дом Молина был совершенно вымершим.
Продолжение дня оказалось под стать началу: полнейший отдых. Магдалена спала от одной трапезы до другой, и нельзя не признать, она имела на это право.
Единственным событием стало получение Кристером давно плутавшего где-то письма. Письмо было от бабушки и дедушки. Гунилла писала, что Эрланд снова нуждается в помощи внука на шлюзе и что дедушка совсем не так здоров, как воображал. Кроме того было одно приятное известие: Арвид М. Поссе приглашал их всех – бабушку, дедушку, Тулу, Томаса и Кристера – на торжественное освящение Гета-канала. Эти празднества проходили поэтапно, по мере завершения строительных работ, и теперь настал черед Мотала-стрем. Праздник должен был начинаться со стапеля в Линчепинге, и ожидался сбор всего цвета общества.