Последние отзывы

  24  

И то, что это был запах медвежьего мха, политрихума*, ^[1]не играло никакой роли. Виллему так далеко ушла в мир своих фантазий, что ничто уже не могло вывести ее оттуда, во всяком случае, пока лес стоял, не шелохнувшись, в этом осеннем пекле.

Ей казалось, что вся природа слилась с ней: ее дыханье было дыханием горного короля. Вот он наклонился над ней, нежно, словно ветерок, коснулся ее груди: соски напряглись еще сильнее.

Виллему задышала быстрее: жар в нижней части живота усилился.

Его лицо было так близко, что она чувствовала на своей щеке его дыханье. Она не смела пошевелиться, затаила дыхание: нежно, как мотылек, он коснулся губами ее щеки.

Так мог целоваться ее Доминик, если бы осмелился. Только Доминик мог быть таким нежным. Горный король же был сильным и страстным. Два человека в одном лице.

Ему хотелось увидеть ее бедра. Медленно подняв ее юбки, он с любопытством взглянул на них, это сделала сама Виллему совершенно бессознательно. Он поднял юбки гораздо выше, чем она сама осмеливалась это делать.

Потом он лег рядом с ней, она чувствовала его близость. Он не был ни горяч, ни холоден, он был как воздух.

И когда он принялся ласкать ее груди, во всем ее теле отдалось эхом сосущее чувство голода. Вот он поцеловал одну грудь, ту, что была дальше, коснувшись ее своими взлохмаченными волосами. Казалось, это ветер играет едва заметным пушком на ее теле. Потом он поднял голову и посмотрел на нее с широкой, довольной улыбкой. Ему нравилось то, что он видел.

От вожделения Виллему была как раскаленная печь. Одна его рука гладила внутреннюю часть ее бедер, юбки были подняты до талии, так что она была почти обнаженной, его пальцы, собственно говоря ее, легко-легко проводили по коже в самых чувствительных местах.

— Ах, нет, не надо, — жалобно шептала она, — ах, будь добр…

Инстинктивно раздвинув ноги, она согнула их в коленях, не замечая, что делает, находясь, словно в дурмане. При этом она тихо стонала.

Наконец-то он положил руку между ее ног, и она горячо откликнулась на это: наконец-то она осмелилась признаться самой себе, чего хотела. Она вздыхала от каждого прикосновения его рук. Вот сейчас, сейчас, он войдет в нее…

Но Виллему никогда раньше не переживала этого. Она внезапно перевернулась вниз лицом, почти легла на живот, просунула руку между прижатыми друг к другу ногами — и тело ее задергалось в судорогах. Сначала ее лицо исказила гримаса боли, потом черты разгладились в восхищенной улыбке: она шептала, снова и снова, имя Доминика… Дыхание ее стало спокойным и ровным.

Она долго лежала в изнеможении. Блаженный покой разлился по ее телу.

Теперь она открыла глаза. Горный король исчез, на поляне было пусто. Она больше не нуждалась в нем.

Наконец Виллему встала, едва держась на ногах. Она сняла юбки, уже не боясь увидеть себя обнаженной, и села прямо в лужицу, чувствуя прохладу воды.

Потом, уже одевшись, она с удивлением подумала, что не испытывает ни малейшего стыда. Наоборот, она чувствовала великое облегчение, что-то в ней раскрепостилось, и она рассмеялась переливчатым смехом. Она подняла руки к небу, почувствовав себя свободной, свободной!

Виллему была сделана из того же теста, что и Суль. Она была благовоспитанной девицей, но под этой внешней оболочкой скрывалась природа Людей Льда, их безрассудное ухарство, приносящее им безмерную радость и отчаяние, когда их своеволие сталкивалось с человеческими законами.

Она провела пальцами по волосам, стряхивая мох и сухие листья.

Легкой походкой она направилась через лес и через луга домой, в Элистранд.

В ноябре Элистранд посетил гость.

Это был судья — и его маленькие глазки зловеще сверкали.

Им никогда не нравился этот судья: они считали его продажным, вероломным и пристрастным в ведении дел.

Калеб и Габриэлла холодно приняли его в прихожей.

— Ваша дочь дома? — без всяких предисловий спросил он.

— Виллему? Да, она дома, — ответила Габриэлла.

— Могу я поговорить с ней?

— Конечно, Виллему! — крикнула она. На втором этаже открылась и хлопнула дверь, девушка вышла.

— С тобой хочет поговорить судья, — сказал Калеб. — Нам уйти?

— Нет, оставайтесь, — беспечно произнес судья. — Я слышал, что у фрекен Виллему есть на руке отличительный знак.

  24