Особенно,... 
117 
Гном хмыкнул:
– Не знаю, не интересовался. Я давно вышел из того возраста, когда единороги имеют хоть какое-то практическое значение.
– Зануда, – махнула рукой девица. – Ладно, допустим, что водятся. Как их ловят?
Тут уж во всеоружии оказался Хельги. Единорог как-никак тоже зверь, хоть и магически измененный.
– Их приманивают сладкозвучным пением. Если петь достаточно громко, долго и красиво в том месте, где водятся единороги, они выйдут. Тогда их сможет поймать шелковой лентой невинная девушка.
– И кто будет петь? – Энка продолжала мыслить стратегически.
– Я не буду! – откликнулась Меридит.
– Ясно, не будешь. Твоим пением только врагов устрашать. «Психологическая атака» называется. И нечего лягаться, щас как дам! Ильза, ты умеешь петь?
Ильза петь не умела по причине отсутствия слуха. Слух, по его словам, был у Орвуда, но подвел голос. У Хельги с Эдуардом не было ни того, ни другого, а репертуар Энки совершенно не годился для ловли единорогов, равно как и для исполнения на трезвой публике. Эльф при первых же словах ее песни покраснел, как юная дева, и закрыл уши руками.
– Тогда сам и пой! – постановила горе-певица. – Раз ты эльф, должен владеть искусствами.
Пел эльф чудесно.
Начал он неуверенно, потому что чувствовал себя крайне глупо. Представьте себе ситуацию: сидит ночью в Арвейских горах грязный, оборванный эльф и распевает громко, долго и красиво в надежде подманить единорога, который здесь, скорее всего, и не водится вовсе. А рядом сидят вредные, не смыслящие в искусстве существа и критикуют на все лады. То им слишком тихо, то слишком громко, то песня недостаточно красивая.
Но постепенно пение увлекло всех, включая самого исполнителя. Слова эльфийских песен понимали лишь диса и принц, но это было и не нужно. Прекрасные мелодии завораживали. То светлая грусть, то звенящая радость звучали в них, слышались напевы птиц, плеск лесных ручьев, шелест могучих коэлнов… Гармония, красота, счастье…
Хельги тряхнул головой, отгоняя наваждение. Он всегда был, мягко говоря, равнодушен к вокалу и сладкозвучному эльфийскому пению неизменно предпочитал дикие воинственные вопли фьордингов или разудалые куплеты наемников. И вдруг надо же – увлекся! Заслушался прямо! С чего бы это? Неожиданно Хельги поймал себя на том, что прекрасно понимает не только мелодию (это само по себе странно!), но и текст песен, хотя эльфийским не владеет. А-а, вот в чем дело! Пение Аолена пробудило в нем несчастную полупереваренную Ирракшаной эльфийскую сущность. Она вылезла из недр его разума, оттеснив его собственную.
Усилием воли Хельги загнал эльфа в себя назад. Мелодии тут же утратили для него всякое очарование, смысл слов стал непонятен, но значение многих эльфийских слов он успел запомнить. «Из всего в жизни можно извлечь пользу, – философски сказал он сам себе, – надо только понять как… Эх, Силы Стихий!!!»
Единорог стоял совсем рядом, на склоне, освещенный рунным светом. Его белая шерсть отливала серебром, янтарно-желтый рог покачивался в такт песне.
– Эй! – зашипел Хельги страшным шепотом. – Заснули, что ли?! Вот же он! Хватайте его!!!
– Как хватать-то?! – В шепоте Энки сквозило отчаяние. – Ленты-то нет! Забыли!
– Да демон с ней, с лентой! За хвост хватать надо! Кто у нас невинный?
Все в смятении переглянулись, потом уставились на Ильзу с немым вопросом. Ах, давно миновали те времена, когда подобный вопрос заставил бы бедняжку залиться краской от смущения!
– Ни за что! – заявила девушка. – Хоть режьте, хоть невинности лишайте! Меня в детстве бодала коза, я теперь боюсь всех, кто с рогами! Близко не подойду!
Это была катастрофа. Крушение всех надежд!
– Послушайте! – осенило вдруг – и не кого-нибудь, а стыдливого Аолена. – Нужна именно девушка? А юноша не подойдет?
– Без разницы! Лишь бы невинный!
– Тогда, возможно, Эдуард…
Вот кто смутился-то! Вот кто расцвел аки маков цвет!
– Чего же ты молчишь, остолоп?! – завопила Энка, уже не заботясь о спокойствии единорога. – Смотри, убежать хочет! Давай за ним!!!
Несчастный Эдуард сорвался с места, понесся, развив редкую для монарших особ прыть. А зря. Лучше бы подошел спокойненько. Единорог шарахнулся от мчащейся на него долговязой фигуры, развернулся и бросился прочь, игнорируя Эдуардову невинность. В отчаянии принц прыгнул, полетел и, падая, вцепился в развевающийся хвост. Животное рванулось, протащило охотника несколько шагов вверх по щебнистому склону, вырвалось и скрылось в лесу. Охая и стеная, горе-ловец встал на колени – и просиял! В руке его был зажат целый пук серебристо-белых волос.
117 
