Сейчас утро. Я слышу нарастающие раскаты грома. Я чую огонь и улавливаю скрежет металла. Мой час близится. Я жду.
Далекие голоса.
– Марс! Наконец-то!
Чужой язык, он незнаком мне. Я прислушиваюсь.
– Пошлите людей на разведку!
Скрип песка. Ближе, ближе.
– Где флаг?
– Здесь, сэр.
– Ладно.
Солнце стоит высоко в голубом небе, его золотистые лучи наполняют колодец, и я парю в них, как цветочная пыльца, невидимый в теплом свете.
– Именем Земли объявляю территорию Марса равно принадлежащей всем нациям!
Что они говорят? Я нежусь в теплом свете солнца, праздный и незримый, золотистый и неутомимый.
– Что там такое?
– Колодец!
– Быть этого не может!
– Точно! Идите сюда.
Я ощущаю приближение теплоты. Над колодцем склоняются три фигуры, и мое холодное дыхание касается их лиц.
– Вот это да-а-а!
– Как ты думаешь, вода хорошая?
– Сейчас проверим.
– Принесите склянку и веревку!
– Сейчас.
Шаги удаляются. Потом приближаются снова. Я жду.
– Опускайте. Полегче, полегче.
Преломленные стеклом блики солнца во мраке колодца. Веревка медленно опускается. Стекло коснулось поверхности, и по воде побежала мягкая рябь. Я медленно плыву вверх.
– Так, готово. Риджент, ты сделаешь анализ?
– Давай.
– Ребята, вы только посмотрите, до чего красиво выложен этот колодец! Интересно, сколько ему лет?
– Кто его знает? Вчера, когда мы приземлились в том городе, Смит уверял, что марсианская цивилизация вымерла добрых десять тысяч лет назад.
– Ну, что там с водой, Риджент?
– Чиста, как слеза. Хочешь попробовать?
Серебряный звон струи в палящем зное.
– Джонс, что с тобой?
– Не знаю. Ни с того ни с сего голова заболела.
– Может быть, от воды?
– Нет, я ее не пил. Я это почувствовал, как только наклонился над колодцем. Сейчас уже лучше.
Теперь мне известно, кто я. Меня зовут Стивен Леонард Джонс, мне 25 лет, я прилетел с планеты Земля и вместе с моими товарищами Риджентом и Шоу стою возле древнего марсианского колодца.
Я рассматриваю свои загорелые, сильные руки. Я смотрю на свои длинные ноги, на свою серебристую форму, на своих товарищей.
– Что с тобой, Джонс? – спрашивают они.
– Все в порядке, – отвечаю я. – Ничего особенного.
Как приятно есть! Тысячи, десятки тысяч лет я не знал этого чувства. Пища приятно обволакивает язык, а вино, которым я запиваю ее, теплом разливается по телу. Я прислушиваюсь к голосам товарищей. Я произношу незнакомые мне слова и все же как-то их понимаю. Я смакую каждый глоток воздуха.
– В чем дело, Джонс?
– А что такое? – спрашиваю я.
– Ты так дышишь, словно простудился, – говорит один из них.
– Наверно, так оно и есть, – отвечаю я.
– Тогда вечером загляни к врачу.
Я киваю – до чего же приятно кивнуть головой! После перерыва в десять тысяч лет приятно делать все. Приятно вдыхать воздух, приятно чувствовать солнце, прогревающее тебя до самых костей, приятно ощущать теплоту собственной плоти, которой ты был так долго лишен, и слышать все звуки четче и яснее, чем из глубины колодца. В упоении я сижу у колодца.
– Очнись, Джонс. Нам пора идти.
– Да, – говорю я, восторженно ощущая, как слово, соскользнув с языка, медленно тает в воздухе.
Риджент стоит у колодца и глядит вниз. Остальные потянулись назад, к серебряному кораблю.
Я чувствую улыбку на своих губах.
– Он очень глубокий, – говорю я.
– Да?
– В нем ждет нечто, когда-то имевшее свое тело, – говорю я и касаюсь его руки.
Корабль – серебряное пламя в дрожащем мареве. Я подхожу к нему. Песок хрустит под ногами. Я ощущаю запах ракеты, оплывающей в полуденном зное.
– Где Риджент? – спрашивает кто-то.
– Я оставил его у колодца, – отвечаю я.
Один из них бежит к колодцу.
Меня начинает знобить. Слабая дрожь, идущая изнутри, постепенно усиливается. Я впервые слышу голос. Он таится во мне – крошечный, испуганный – и молит: «Выпустите меня! Выпустите!» Словно кто-то, затерявшись в лабиринте, носится по коридору, барабанит в двери, умоляет, плачет.
– Риджент в колодце!
Все бросаются к колодцу. Я бегу с ними, но мне трудно. Я болен. Я весь дрожу.
– Наверное, он свалился туда. Джонс, ведь ты был с ним? Ты что-нибудь видел? Джонс! Ты слышишь? Джонс! Что с тобой?
Я падаю на колени, мое тело сотрясается, как в лихорадке.
– Он болен, – говорит один, подхватывая меня. – Ребята, помогите-ка.