Уголки ее рта дрогнули в слабой улыбке, и она благодарно кивнула.
«Это напоминает историю об Ирсе и Хельге, — подумал он, не смея сказать об этом вслух. — Король Хельге похитил Ирсу и женился на ней, не подозревая о том, что это его дочь. И она родила ему сына, Хрольва Урода…»
Он с содроганием вздохнул.
— Мы потом разберемся во всем этом, — пытаясь утешить ее, сказал он. — А теперь речь идет об Эрланде.
— Да, — еле слышно прошептала она. — Об Эрланде…
И одна и та же мысль пришла одновременно в голову им обоим: впервые они почувствовали что-то вроде благодарности Карлу за его угрожающие моральные проповеди. Если бы у Гуниллы не было отвращения ко всему, что называется эротикой, они, возможно бы, очутились в одной постели еще вчера вечером. Все закончилось тем, что она впала в панику еще до того, как он решился всерьез поцеловать ее.
Теперь оба были бесконечно рады, что этого не случилось.
Но еще большее чувство благодарности они испытывали к Хейке.
Хотя, с другой стороны, никто не был уверен в том, что версия Хейке была правильной. Об этом знали только Карл и Эбба.
Но захотят ли они когда-нибудь рассказать правду?
Никакого преступления они не совершали, они просто приютили бездомного ребенка. Но они вводили всех в заблуждение, утверждая, что это их ребенок.
Если только Хейке был прав.
Арв тайком посматривал на Гуниллу и приходил к выводу, что многое в ее внешности, во всем ее существе свидетельствовало об этом. Она заметно отличалась от своих чересчур примитивных родителей.
Собралась целая толпа мужчин, желающих отправиться в лес под предводительством Хейке. У каждого при себе было оружие — от ружья до ножей и вил.
И все они в глубине души трепетали от страха.
Если бы этот чокнутый Эрланд не отправился туда в одиночку, они вряд ли решились бы на это. Но раз уж с ними были люди ленсмана и он сам, а также писарь и этот звероподобный чужак, им ничего не оставалось, как отправиться туда. Любопытство всегда было для человека главной движущей силой.
Хейке сел на коня, Арв, Гунилла и пастор уселись в карету ленсмана. Они решили взять с собой пастора — на случай, если в лесу им встретится какое-нибудь колдовство или прочая дьявольщина.
Одетая в черное фигура пастора действовала успокаивающе на перепуганных людей.
— Ты опрометью выскочил из церкви, Хейке! — сказал Арв. — Я совсем забыл, что «меченые» Люди Льда не любят посещать подобные места.
Все посмотрели на страшного всадника.
Хейке печально улыбнулся им.
— Я подобен троллям: я отстранен от Божьей благодати, но всегда стремлюсь к ней.
У всех невольно комок застрял в горле.
И вот все тронулись в путь — в карете и на повозках, конные и пешие.
И только к вечеру они достигли пустынного плато. Ущелье дьявола оказалась дальше, чем думало большинство. Январь демонстрировал один из своих фантастических закатов: небо на юго-западе пламенело, облака были лиловыми, с серебристым обрамлением.
Воздух был морозным. Гунилла, снявшая с себя свадебные украшения, сидела, завернувшись в свой черный плащ с капюшоном, перешитый Эббой из старой одежды. Ее сердце обливалось кровью при мысли о материнской заботе.
День ее свадьбы… О, Господи, какая ирония судьбы!
Мысли ее беспорядочно кружились. Озабоченность и беспокойство за Эрланда смешивались с невероятным предположением Хейке о том, что она могла быть дочерью Арва Грипа.
Это не укладывалось у нее в голове, потому что она привыкла считать, что ее родители Карл и Эбба Кнапахульты.
Ей требовалось время, чтобы вникнуть во все это, в данный момент она была не в состоянии задумываться над последствиями этого.
Она чувствовала себя совершенно оглушенной, парализованной изнутри.
Единственное, что она понимала, так это то, что Эрланд совершил необдуманный поступок. И в этом была ее вина.
Они прибыли на место. Все вышли из кареты.
И она тоже вышла на мороз — в своем лучшем платье!
Нет, это были пустяки, ей надо было спешить к Эрланду, убедиться в том, что с ним ничего не случилось, а потом сказать ему, что…
Что же?
Что они могут быть вместе?
На чьих условиях, его или ее?
Господи, о чем она думает!
Одно она знала наверняка: она не хочет выходить замуж ни за кого другого! Лучше уж она станет монахиней. Или, говоря светскими словами, останется на всю жизнь незамужней.