— Тогда мне помогла только Ашара — принеся сейр. Несколько ночей, едва ты, измученная болью засыпала, я искала всю информацию, которую могла. Переводила с тех языков, которые не понимала, буквально по словам… Так выяснила, что мне нельзя есть многие продукты. Начала готовить для себя отдельно и только каши, и ты перестала плакать. Почему ни одна из жен хассара не поведала мне об этом, не знаю… Пусть это будет на их совести.
Я шмыгнула носом, но промолчала. Однако дворец не выстоит, это я гарантирую! И еще — я туда вернусь, сегодня же! Отсиживаться у Исинхая больше точно не буду и я им всем сладкую жизнь устрою!
К счастью, мама вытирала слезы и моего настроя не заметила.
— Это ничего, Кирюш. За год я выучила два дополнительных языка, заучила наизусть несколько медицинских трактатов, и уже сама могла подсказывать этим опытным мамашам, что нужно делать. Ты у меня не болела ни разу, Пантеренок.
— Да я вообще не помню, чтобы болела. Разве что в училище, когда вирус подхватила. Ты у меня классная мама.
— Спасибо, — мамуль улыбнулась. — Я стараюсь, и всегда старалась, чтобы у тебя все было хорошо…
— А дальше? — нетерпеливо поерзав на стуле, спросила я.
— Дальше тебе исполнялся годик, а я вдруг осознала, что подарить тебе не смогу ничего. Денег у меня не было, подарки я тогда не приняла, а за прошедшие более чем полтора года их больше не было. И мне по сути ничего не нужно было — одежды хватало, сладости я себе не покупала никогда, украшения мне тоже были не нужны. Но вдруг возникла необходимость дарить тебе игрушки, и одевать тебя… А мне так хотелось, чтобы моя принцесса была самая красивая… Через Ашару, я попросила денег у отца. И мне была передана сумма в десятки раз превышающая мою просьбу, но… — судорожный вздох. — Хассар Айгора заявился ко мне, впервые за прошедший год, и выяснилось, что просить у отца я права не имею. Он, Агарн, все-таки мой муж, и не позволит никому постороннему дарить подарки его жене. Переданные отцом деньги и подарки для его маленькой внучки, были возвращены отправителю… Как и все остальные до этого момента. Да, вот так я выяснила, что отец и раньше пытался хоть что-то передать мне, но ему не позволяли даже этой мелочи… Как, впрочем, и видеться со мной.
— Урод!
— Не спорю, Кирюш. Он просто понял, что ты мое единственное слабое место. Потому и мстил мне, через тебя.
— А деньги? — да, научил меня шеф деньги ценить, вот и сейчас сразу о них подумала.
Мама поджала губы, но все же призналась:
— Он предложил мне платить… за каждую ночь.
Из всего сонма используемых мной ругательств самым обидным было:
— Глист викрианский!
Улыбнувшись, мама сказала:
— Я тоже так подумала, хотя не скрою, тогда о подобном не знала.
А затем вдруг побледнела, даже плечи опустились и мама продолжила:
— Тогда я все еще была гордой и отказалась… В ту же минуту тебя забрали.
Вот теперь у меня даже слов не было. Цензурных. Нецензурные были, но при маме я ругаться была отучена с детства и потому промолчала, зато взгляд был говорящий. И некоторым большие проблемы гарантирующий.
А мама продолжала рассказ о своей нелегкой жизни:
— Да, Кирюш, он решил, вспомнить про традиции Иристана, которые вещают, что год достаточный срок для вскармливания младенца… И тебя вырвали из моих рук, и перевели в отдельные покои, предоставив двух нянек. А мне сообщили, что я могу видеть тебя только днем, в перерывах между работой по дому, которую мне назначили. Ночью… ночью мне оставалось, лишь слышать твой непрекращающийся плачь, а сделать я ничего не могла… теоретически.
— А на практике? — опять реву.
— На практике выломала двери, вырубила двух охранников, который приставили к моей спальне, и рванула к тебе… чтобы замереть перед дверью в детскую, за который ты разрывалась от плача… — мама вытерла слезы. — Потому что хассар Айгора стоял там и ждал… меня.
— И? — шепотом спросила я.
— Не та ситуация, в которой я могла торговаться, — так же шепотом ответила мама.
— Все, мам! Я больше не могу!!! — даже вскочила от ярости. — Знаешь, это уже… уже предел. Я серьезно!
— Знаешь, Кирюш, а я ему благодарна, — спокойно ответила мама.За то, что сделал меня сильной. Сильной настолько, что я уже не считала бесчестьем, отдаваться не по любви, и не из чувства долга, а потому что так нужно. Нужно для того, чтобы иметь возможность видеть своего ребенка. Нужно для того, чтобы выжить. В чем-то он тогда сломал меня, а в чем-то просто сломал барьер, который сделал меня сильнее. Намного сильнее. И ты даже не представляешь, сколько жизней эта сила позволила мне спасти.