124 
— Они были бы такой чудесной парой, — искренне вздыхал он. — И ради чего расторгли их помолвку? Ради того, чтобы отдать ее младшему Конде, у которого нет ни лиара, о рождении которого ходят странные слухи, который зол, как пес, и вдобавок терпеть не может женщин! Но все это небеспочвенно! Дело в том, что Его Величество без памяти влюбился в невесту! Неслыханно, не правда ли?
— В самом деле, невероятно, — проговорила Генриетта глухим голосом, который должен был бы насторожить Жуанвиля. Но увлеченный своим повествованием славный молодой человек, вместо того чтобы пощадить свою собеседницу, не упускал ни малейшей подробности. Гнев Генриетты возрастал с каждой секундой. Мадам д'Антраг наблюдала за ними обоими и тщетно искала средства остановить Жуанвиля. Но Генриетта вдруг совершенно неожиданно успокоилась, а Жуанвиль перешел к заключительной части своего повествования:
— При таких обстоятельствах можно ждать, что брак молодого Конде будет отменен церковью как неосуществленный, король тоже разведется и сделает свою возлюбленную королевой!
— Очередную возлюбленную, — издевательски подхватила Генриетта подозрительно сладким голосом. — А как вы думаете, согласится на развод та, что сидит на троне уже десять лет и сейчас носит под сердцем шестого ребенка?
— Разумеется, она будет протестовать. Но поскольку в семейной жизни все идет только к худшему...
— Все идет только к худшему! А при теперешних обстоятельствах...
— Вы ничего не знаете. Королева сейчас в слабой позиции, потому что король предложил ей что-то вроде договора.
— Договора?
— Именно! Он сказал, что готов навсегда отказаться от любовниц, если она отошлет в Италию супругов Кончини и не будет выписывать из Сиены монахиню сестру Пасифаю, которая, не уставая, пророчит королю близкую смерть.
— И что же?
— Королева туманно пообещала не торопиться с Пасифаей, но наотрез отказалась расстаться с Кончини.
— Уже не в первый раз. Но почему король снова на них рассердился?
— Он постоянно подозревает их в чем-то. Сейчас Его Величество твердо убежден, что не кто иной, как Галигаи помогла исчезнуть донне Гонории Даванцатти и надежно укрыла ее в каком-то убежище, — сообщил Жуанвиль, повернувшись на этот раз к Лоренце.
— Но зачем им это нужно? — прошептала она, огорченная необходимостью возвращаться к тому, о чем всеми силами старалась забыть.
— Ничего не могу вам сказать на этот счет, но всем известно, что супруги Кончини всегда имеют серьезные основания для своих действий и всегда действуют только ради собственной выгоды. Однако, дорогая маркиза, почему вы встали? — обратился он к мадам де Верней. — Вы хотите меня прогнать?
— И в мыслях не держу, оставайтесь, сколько хотите, и развлекайте здесь милых дам. А я возвращаюсь в Париж. Мама, возьмите на себя труд и предупредите Эскоман, что я заберу ее с собой. Мне понадобится ее помощь.
— Надеюсь, вы не собираетесь устроить сцену королю?
— Я? Неужели вы так плохо меня знаете? Эти радости я предоставляю толстой банкирше. Я с ним даже не увижусь. Вы же знаете, что в Лувре я не самая дорогая гостья. Но я хочу вам напомнить, что дорогой Бассомпьер подарил моей младшей сестре Марии маленького мальчика и официально обещал на ней жениться. Так что если эту чудесную помолвку расторгли, я буду последней, кто о ней заплачет. По справедливости, Бассомпьеру есть за что ответить, он получает по заслугам, и ничего больше.
Через полчаса мадам де Верней уже выехала в сопровождении той самой Эскоман, о которой говорила матери. Лоренцу, когда она попала в первый раз в особняк д'Антраг, прятали ото всех, и она не видела ни одной из служанок Генриетты, но теперь сразу обратила внимание именно на эту. Жаклин д'Эскоман была бы очень хорошенькой, если бы не небольшой горб на спине и легкая хромота. Но зато у нее были живые умные карие глаза и застенчивая улыбка, которая очень ей шла.
До тех пор, пока она не попала в дом маркизы де Верней, жизнь обходилась с ней не добрее природы. Дочь секретаря суда, она вышла замуж за сьера д'Эскомана, солдата гвардии, который бил ее, продавал всем желающим, а потом бросил без единого су с ребенком, которого ей пришлось отдать кормилице. Чтобы выжить, ей нужно было поступить на службу к какой-нибудь знатной даме. Ее изворотливый ум был словно создан для любовных интриг, она умела видеть, слышать и молчать.
124 
