— Вы могли бы жить и в Йолинсборге. А теперь заткнись, Сольвейг.
Шаги его затихли, и она опустилась на колени перед детской кроваткой.
Прошептала тихо и проникновенно:
— Господи, милостивый Боже, помоги нам! Помоги моему малютке, избавь его от страданий! Сделай его здоровым, Господи! Прошу Тебя об этом уже много дней и ночей! И если невозможно прекратить его страдания, возьми его в свою святую обитель! Я прошу Тебя об этом, хотя он мое самое дорогое сокровище, единственное, ради чего я живу на земле!
Мальчик лежал в кроватке, бледный, как покойник, но черты его лица были расслабленными, поскольку сон частично приглушил его боли. Лишь изредка с его побелевших губ срывался стон. Веки были почти прозрачными, прекрасное лицо осунулось. Поза, в которой он лежал, выдавала его больное место: голова была откинула назад, шея вытянута, затылок до предела отведен назад.
В такой позе одиннадцатилетний мальчик лежал уже несколько месяцев, стараясь хоть как-то смягчить невыносимую головную боль.
— Йолин, — прошептала мать. — Дорогой, дорогой маленький Йолин! Почему я не могу страдать вместо тебя? Ведь ты такое невинное существо…
И она прошептала еще тише:
— Если бы нам было куда уехать отсюда! Но мы здесь пленники. Этот дьявол забрал все наши деньги, Йолин. Куда мы можем отправиться без гроша в кармане? Да и как нам отсюда выбраться? На чем я тебя повезу? И кто захочет нас принять?
И она уткнулась головой в его постель в полном отчаянии.
А тем временем Терье Йолинсон вернулся к своим новым постояльцам.
— Это моя невестка и одновременно домоправительница, — сказал он. — Она — вдова, и у нее больной сын, поэтому она иногда впадает в истерику. А вообще-то она толковая. Ну, я надеюсь, вам здесь будет хорошо…
Через три недели из Йолинсборга вынесли гроб с телом покойного. Жена арендатора не шла за гробом. Она бесследно исчезла.
Молодой Эскиль Линд из рода Людей Льда потратил много месяцев, чтобы найти свой желанный Эльдафьорд.
О доме в Эльдафьорде он услышал, когда ему было двенадцать лет, от временного работника фермы, который нанялся недавно.
В тот раз, сидя у дверей людской в Гростенсхольме, Эскиль слушал, навострив уши. Он хорошо помнит тот осенний вечер, когда работники разожгли костер из соломы, сухих листьев и прочего мусора, оставшегося после уборки урожая. Многие уже пошли спать, и только трое остались сидеть у костра. Один из них, пьяный, спал. Так что фантастическую историю о доме в Эльдафьорде слушал лишь Эскиль.
Видавший виды работник был польщен вниманием мальчика. Ведь возле его ног сидел сам будущий хозяин Гростенсхольма!
— Местность там очень дикая, — глубокомысленно произнес работник. — Под каждой кочкой того и гляди встретишь какую-нибудь чертовщину. Так вот, там есть дом, который построил парень по имени Йолин. Да, Йолин его звали… И этот Йолин был богат, как тролль. Я не вижу в этом ничего плохого, да, но деньги свои он получил не совсем честным путем. Говорят, в его доме были серебряные кубки и прочая церковная утварь, и к чему они ему? Ведь им место в церкви!
Работник бросил в костер несколько веток, а в рот положил новую порцию жевательного табака.
— Но, знаешь, никто не живет вечно, господин Эскиль, и тут уж никакие деньги не помогут. И это, можешь мне поверить, очень не нравилось господину Йолину. Он никому не желал оставлять свое золото и свое имение, нет, и он закопал его…
— Закопал имение?
— Закопал, конечно, не дом, это ты понимаешь, хотя господину Йолину невыносима была мысль о том, что кто-то бесплатно будет жить в его доме, и это настолько раздражало его, что он наверняка умер просто от гнева.
— И большие богатства он спрятал?
— Еще бы! Тот, кто найдет их, будет богатейшим человеком в мире! Во всяком случае, одним из самых богатых.
Глаза мальчика заблестели.
— И никто еще не нашел этих сокровищ?
— Нет, это никому не удается. Старый хрыч бдительно охраняет их!
— Как это? Он, что, стал привидением?
— Никто не может жить в этом доме. Хотя многие пытались найти спрятанные сокровища. Все они погибли в этом доме или исчезли без следа.
Эскиль загорелся. Как и всякий мальчишка, он мечтал о приключениях. Некоторое время он сидел, погрузившись в свои мысли, потом сказал: