165 
Но что это? Причудливая вязь древних сарамеян проступила на одной из стен, будто узор из огненных змеек!
– «Лишь тот мир достоин приобщения к вершинам духовного бытия, чьи смертные непоколебимо тверды в вере своей!»– успел прочитать светлый альв, прежде чем буквы оплыли и исчезли.
– А! – понял Йорген. – Это наш мир сейчас вроде как поругали, да? За то, что наше Воплощение оказалось недостаточно твердо в новой вере?
– Пожалуй, это следует трактовать именно так, – согласился Семиаренс Элленгааль. – Фанатизма юному Фруте определенно не хватило. Что ж, думаю, мир за это должен ему быть только благодарен. Приобщиться к вершинам духовного бытия он, пожалуй, еще не готов.
– Ага. Зато мы к ним с минуты на минуту приобщимся! – вздохнул Йорген. И вдруг заметил Фелицу, о которой в пылу – точнее и не скажешь! – событий все как-то позабыли. Птица по-прежнему безмятежно клевала носом на золотой перекладине. – А ты что не улетаешь, дурочка? Сгорим же сейчас!
– Ах, милый, я бы рада, да не могу! – проворковала та и чуть приподнялась на своем насесте, подобрала перышки. – Вот!
Грубое металлическое кольцо охватывало цевье ее изящной левой лапки, и короткая цепь шла от него к насесту. Бедняжка была обреченной пленницей, такой же, как они.
– Да что же это за металл такой? Заколдованный, что ли? – удивлялся Кальпурций Тиилл.
Как ни старались они, как ни тупили мечи, сбить оковы не удавалось.
– Жезл Вашшаравы! – вдруг вспомнил силониец.
– Да он же пустой! – отмахнулся Йорген.
– Нет, не совсем! Мы убили караульного ифийца – какая-никакая, а кровь! Чтобы потушить огонь, ее все равно не хватит, а на кандалы – может хватить! – Он очень хотел, чтобы бедная птица освободилась, очень, очень хотел…
Звякнула перерубленная цепь. Радостно пискнув, Фелица переступила с лапки на лапку, расправила жемчужно-серые крылья – ах, какие огромные! – и легко, будто была малой птахой, а не созданием размером чуть не с человека, взмыла в воздух. «Вы милые. Я вас полюбила!» И вылетела в окно, исчезла в багровом от зарева небе – как и не было. Только серое перышко, кружась, упало к ногам Фруте, солидная кучка помета с крупинками белого пшена шмякнулась чуть не на голову Йоргену – едва успел отскочить.
– Прощальный подарочек! – саркастически изрек Легивар. Потом стащил рубашку и закашлялся – жар становился невыносимым, воздух обжигал нутро.
– Убейте меня! Немедленно! – вдруг взвизгнул Мельхиор.
– Что, не терпится на тот свет? – обернулся на крик бакалавр. – Подожди, сейчас все там будем!
Хейлиг на него даже внимания не обратил.
– Ах, да не медлите же! Вспомните тот страшный лес в Вальдбунде и ящера, с которым сражался Йорген! Тогда Тиилл ранил меня слегка, и крови-то пролилось совсем чуть, но ваш жезл напитался немалой силой! Я – хейлиг, должно быть, моя кровь ему больше по вкусу! Убейте меня – вдруг это путь к спасению! Ну, что вы ждете?!
– Отстань, – утомленно сказал Легивар. – Не станем мы тебя убивать, хоть ты то еще сокровище!
– Да почему?! Я в любом случае умру через несколько минут, с вами, без вас – мне-то какая разница?! Даже легче, если не придется гореть заживо! Зато у вас появится надежда на спасение! – убеждал Хенсхен из Швелльхена. Он был ученый-хейлиг, он умел убеждать людей.
«Интересно, а смог бы он ради тех, кто ему дорог: Йоргена, Гедвиг или будущего сына – так же легко, без колебания убить?»– думал Кальпурций Тиилл там, в чащобах Вальдбунда. Вот и пришла пора дать самому себе однозначный ответ на этот вопрос.
– Ну уж нет! – очень твердо сказал Йорген, стараясь не смотреть на брата Фруте и не думать о нем. – Решили вместе помирать – значит, вместе! И нечего тут обсуждать. Ты, Мельхиор, будешь нежиться в дивном Регендале, пить нектар и вкушать плоды божественных слив, а мы, по-твоему, должны весь свой оставшийся век томиться грузом вины, что угробили тебя и на твоей крови построили свое счастье? – Он помнил, хорошо помнил те сны, что не давали ему покоя в Зиппле. – Это ты ловко придумал, друг Мельхиор! Скажи, самому тебе хотелось бы такой жизни?
Йорген не был хейлигом, всего лишь был начальником Ночной стражи Эренмаркского королевства. Но убеждать тоже умел…
Храм горел бездымным, красивым пламенем, его шатало из стороны в сторону. В верхнем зале плыли стены. Пленники уже простились друг с другом в таких красивых словах, которые иначе как перед смертью и сказать-то постесняешься, и теперь только ждали. И ждать оставалось считаные мгновения – уже дымились подошвы сапог…
165 
