88 
Он был очень доволен успехами и воцарившимся в королевстве спокойствием. Оно не было долгим, но этого Дагоберту было не дано знать. Он привез с собой четвертую супругу, Бертильду, по правде говоря, уж слишком молоденькую для него. К следующему году Дагоберт, хотя ему и исполнилось тогда всего тридцать шесть лет, почувствовал себя полностью истощенным.
Смерть приближалась к нему семимильными шагами. Вскоре она уже стояла на пороге. Умирающего короля, уступая его настойчивым просьбам, отнесли на носилках в базилику Сен-Дени, которую – верный слову, данному им еще юношей, – он приказал построить на месте старой часовенки и которую щедро одаривал, желая, чтобы этот храм стал одним из первых христианских аббатств. Дагоберта окружали все четыре его жены, присутствовали также оба сына, но только одна Нантильда горько плакала.
Он умер 19 февраля 1639 года, когда на улице стояли страшные холода. Вода в ручьях замерзла, у монашек зуб на зуб не попадал. Король, распростертый на голых камнях, не чувствовал холода. Он прислушивался к тому, как угасает его плоть, которой он слишком угождал, и под погребальные псалмы монахов, в желтом ореоле свечей, не мечтал ни о чем, кроме полного примирения с богом, которому столь странно служил. Его похоронили там же, в базилике.
Нантильда отважно принялась улаживать государственные дела. С помощью герцога Эгинского, человека, которого ей порекомендовал сам Дагоберт, она от имени Сигеберта доверила управление Австразией майордому Пипину Геристальскому, заставившему признать себя и в Нейстрии, и в Бургундии. Понемногу вся реальная власть перешла к майордомам. Во франкском государстве настала эпоха «ленивых королей».
В 642 году скончалась и Нантильда. Ее тело погребли в могиле супруга, под той же каменной плитой в Сен-Дени. Они покоились там вместе, дожидаясь, пока намного позже Людовик Святой воздвигнет изумительный памятник тому, кто, погрязши в худших пороках, все-таки был поистине великим королем и объединил под своей властью практически всю французскую территорию. После от обширной территории откалывались куски, государство бурлило, но на горизонте уже вспыхнуло огненное зарево эпохи Каролингов…
Шарль-Луи-Венсан де Бово, Маркиз де Тиньи
В этот прекрасный весенний день 1767 года в стенах величественного особняка господ де Бово-Краон пахло грозой – и это еще самое скромное определение того, что там происходило. Потому что на самом деле уже накануне эти стены стали дрожать как при землетрясении. А сегодня дом просто ходуном ходил. Все его обитатели попрятались по своим углам, боясь случайно попасться на глаза главы семьи, распаленного справедливым, но ужасным гневом. Со вчерашнего дня Шарль-Жюст, принц де Бово-Краон, губернатор Лангедока, не переставал сотрясать стены своими криками, проклятиями, угрозами, а то и треском сломанной мебели или звоном бьющегося фарфора…
В настоящий момент только мажордом Ленуар, чрезвычайно миролюбивый человек, был единственным зрителем этого чудовищного спектакля. Он стоял, смиренно склонив голову, украдкой наблюдая, как его хозяин в бешенстве носился по кабинету, размахивая толстой тростью с золотым набалдашником. Больше всего Ленуар мечтал о том, как бы оказаться подальше отсюда. Вообще-то его позвали затем, чтобы посоветоваться, но до сих пор ему еще не удалось вставить в грозные тирады ни единого словечка. Наконец принц, быть может, почувствовав усталость от своего неистовства, прекратил метаться и замер на месте, прямо перед своим слугой.
– И где же находится сейчас этот негодяй, это ничтожество, обесчестившее меня?
– У себя дома, губернатор, в своем особняке на улице Феру. Вам угодно, чтобы я поехал за ним?
– Нет уж, не стоит… Как бы я не обломал свою трость об его спину! Для его здоровья будет лучше, если я хоть немного успокоюсь… А эта девка, где она?
– Гм… Тоже на улице Феру, монсиньор!
– Черт! Черт побери! Как же мог этот мерзавец осмелиться… Он привел к себе жить эту потаскушку, эту шлюху, эту девку из театра!..
Ленуар ответил на возмущение хозяина безнадежным жестом, весьма ясно показывавшим, насколько он беспомощен в решении этой проблемы. Но все-таки ему пришлось принять более активное участие в разговоре, потому что принц вдруг сказал:
– Вы старый мой слуга, Ленуар. Я всегда испытывал к вам огромное доверие. Поэтому и прошу у вас совета. Скажите по совести: что мне делать? Неужели снова запереть этого прохвоста в четырех стенах?
88 
