57 
Альв был вне себя от горя. Все их труды оказались напрасны. От Берит, которая к этому времени снова слегла, скрыли приезд фогда.
Ингрид гордо подняла голову. Несмотря на тяжелую работу, она была по-прежнему ослепительно хороша. Четырехлетний Даниэль стоял рядом с ней и держал ее за руку.
— Ваша милость, прошу вас быть нашим гостем и остаться в Гростенсхольме на ночь, — сказала она. — Уже поздно и хороший ужин не повредит после дальней дороги. Завтра утром мы с вами поговорим о Гростенсхольме. Я представлю вам все счета.
Альв удивленно поднял на нее глаза. Что она задумала? Ведь они оба знали, что у них за душой нет ни гроша. Урожай не оправдал их надежд. Что они могут предложить фогду?
Поколебавшись, фогд уступил Ингрид, соблазнившись ее заверениями, что нигде не варят такого пива, как в Гростенсхольме. Ужин действительно получился на славу, его приготовили из последних запасов. Ингрид развлекала гостя занятной и умной беседой. Фогд отправился на покой в отличнейшем расположении духа.
Ингрид тоже ушла к себе. Даниэль уже крепко спал. Она подошла к нему и нежно погладила по щечке.
— Сейчас твоя мать совершит поступок, о котором никто не должен знать, — прошептала она. — Она уже давно не прибегала к подобным средствам. Спи сладко, сынок! Ты этого не увидишь.
Она долго стояла, погруженная в свои мысли. Может, следовало сперва поговорить с Ульвхедином?
Впрочем, лучше, чтобы об этом не знала ни одна душа…
Ингрид подошла к своей кровати. Последние годы она хранила корень мандрагоры в ларце, привязанном снизу к доскам кровати, ей не хотелось иметь его на себе во время работы. Корень могли обнаружить, а этого ни в коем случае нельзя было допускать. Ее положение в приходе и без того было достаточно шатким. Конечно, Ингрид уважали за трудолюбие, но, с другой стороны, люди потихоньку перешептывались о Даниэле Ингридссоне, у которого не было отца. Мало того, она никогда не посещала церковь, и это особенно раздражало набожную часть местных жителей. Время от времени Ингрид получала письма без подписи, похожие одно на другое: ее обвиняли в грехе, сулили погибель, вечные муки в аду и предрекали всевозможные беды, которые свалятся на голову ее приблудного сына. Ингрид прекрасно знала, что за люди пишут эти письма. Они ютились на окраине прихода и старались подольститься к пастору и пономарю. Набожно складывая руки во время церковной службы и славословя Господа Бога на каждом шагу, они готовы были добить слабого и толкнуть падающего, особенно если это могло принести им хотя бы ничтожную выгоду.
Ингрид не склонна была обращать внимание на этих людей. Ее их письма не задевали. Но она ненавидела каждого, кто бросал тень на маленького Даниэля. За это она могла бы и убить, однако старалась не давать воли гневу.
Ингрид достала корень мандрагоры.
Время было над ним не властно. Он не изменился с тех пор, когда она держала его в руках последний раз. Уже давно Ингрид жила по законам обычных людей.
Но теперь она должна была спасать положение любой ценой.
— Ты — человекоподобный корень, ты приносишь в дом счастье, — тихо проговорила она и погладила мандрагору. — Под какой виселицей родился ты много веков назад? Под тенью чьей смерти вырос таким большим? Говорят, ты родом из Римской империи и родился из семени повешенного человека. Кто был тот преступник, который дал тебе жизнь? Или он пал жертвой интриг, которые процветали в Риме? А, может, ты родом из Византии? Или из Греции? Или родился в жаркой Африке, где живут люди, черные, как ночь?
Корень был неподвижен. Но разве могло быть иначе?
— Ты — чудодейственный амулет, — продолжала Ингрид. — Говорят, ты можешь принести своему владельцу богатство. Нашему родовому гнезду угрожает беда, мы можем лишиться его! Сотвори чудо, спаси нас! Гростенсхольм принадлежит нам более века. Линде-аллее — и того больше. На тебя последняя надежда!
Ингрид легла, положила корень себе на грудь и крепко прижала обеими руками. Но сперва она плотно укрылась одеялом, чтобы никто не увидел мандрагору.
И впала в странное состояние, которое лишь отчасти можно было назвать сном.
Она словно перенеслась в другой мир. Сперва ей казалось, что она падает в колодец, уходящей глубоко в землю. Потом она увидела разом весь мир, свободно перемещаясь во времени и пространстве, на ее глазах одно поколение людей приходило на смену другому, погибали и зарождались народы. Она то опускалась глубоко в недра земли, то парила в небесном пространстве, то погружалась в прохладную морскую пучину, то попадала в самое чрево горы и, неуязвимая, ощущала жар огнедышащей лавы.
57 
