Ханне абсолютно забыла французский язык, Ветле знал его очень плохо.
Но они помнили имя матери Ханне и поэтому спросили о ней.
Старики хорошо знали ее. Но она скончалась лет девять тому назад.
— Видишь. Даже если бы она и хотела, она не могла отыскать тебя, — промолвил Ветле, пытаясь утешить ее хоть немного.
Они спросили о родственниках.
Да, эта женщина была замужем и имела двоих детей. Но муж и дети умерли. Немцы из пушек так обстреляли деревню, что большинство людей было убито.
А другие родственники?
Никого не осталось.
Ханне спросила Ветле шепотом. Он перевел ее вопрос.
— Говорили, что у той женщины еще был ребенок? Девочка?
Старики переглянулись.
— Но это же было незаконное дитя!
Какое ужасное выражение! Незаконное дитя? Ханне же существовала!
— Вы знали этого ребенка?
Они были шокированы вопросом.
Такое дитя стараются не показывать людям, это неприлично! Нет, мы этого ребенка не видели. Мы лишь знаем, что она отделалась от него, а после этого удачно вышла замуж.
Оба, Ветле и Ханне, были столь подавлены ответом, что тут же попрощались и ушли.
— «Нежеланная», — произнесла Ханне очень горько, когда они отошли на расстояние, с которого их не могли слышать.
Он ничего не смог ответить на это. Истина была в том, что и он не хотел быть с ней вместе.
Ветле много думал во время этого путешествия.
Даже если он и пытался поверить в то, что родственники Ханне позаботятся о ней, все же мысль о том, что этого не случится, все время преследовала его. Он представлял, что ему снова придется одному думать о ней. Так сейчас и произошло, — и… Взять ее с собой домой, а он и об этом думал, совершенно невозможно. Он знал, что Люди Льда имеют обычай пускать несчастных к себе в дом и позволяют им жить там остаток своей жизни. Но Ханне? Не-е-ет!
Она же абсолютно безнадежна! Аморальна, с диким темпераментом, безответственна и, кроме того, он совершенно не хотел, чтобы она была рядом с ним. Привести такую фурию к маме и папе? Что они скажут о его женитьбе на ней? Никогда они не одобрят этого, так же как и сам он.
Нет, для нее будет благодеянием, если он оставит ее здесь.
В последние два дня его мучила одна мысль.
Он остановился.
— Ханне… что, если ты действительно пойдешь в монастырь?
Она уставилась на него, губы начали трястись.
— Ты серьезно?
— Да. А иной выбор у тебя есть?
— Но я думала…
— Ты знаешь, что я никогда не принимал всерьез этой так называемой свадьбы. Даже мысль о ней смешна! Мне всего четырнадцать лет, Ханне, и я еще не начинал думать о девушках. (Здесь он сильно покраснел, вспомнив прошлую ночь). Меня почти тошнит, когда является мысль о женитьбе, когда у меня еще интересы маленького мальчишки. И та церемония не может быть действительной, поскольку ни ты, ни я не цыгане. Но я чувствую ответственность за тебя, и мне в голову никогда не придет мысль оставить тебя здесь совсем одну, беспомощную. Ты говорила, что монахини тебе симпатичны. Почему бы тебе не попробовать стать послушницей? Пройдет несколько лет, ты станешь взрослой и тогда решишь, быть ли тебе монахиней или уйти в свет.
— Я и сейчас взрослая! — запротестовала она. Он знал это, но в то же время отрицал.
— В четырнадцать лет нельзя быть взрослой. Тебе еще многому надо учиться.
Она не плакала вслух, но слезы градом лились из глаз.
— Я знаю! Никто не хочет меня. Даже ты, мой собственный муж!
— Мне больно слышать, когда ты так говоришь, Ханне, но пойми я еще слишком молод! Давай заключим договор? Ты проведешь в монастыре… скажем четыре года…
— Четыре года? ? ?
— Да, именно так долго. Затем я приеду, посмотрю, как ты тут живешь, узнаю, захочешь ли ты вернуться в свет. И тогда помогу тебе устроить твою жизнь, так как я уже буду более взрослым, и папа с мамой посоветуют мне, какое принять решение.
— Четыре года? Я должна ждать целых четыре года? — сказала она и заплакала навзрыд.
— Да, но если ты вообще не хочешь, чтобы я приехал…
— Нет, нет, ты должен приехать! Но может быть сойдемся на трех годах? Он подумал.
— Три года? Мне тогда будет семнадцать. Да, это не играет никакой роли, ибо в любом случае я не собираюсь жениться на тебе, но мы можем договориться и так. Тогда мы оба будем немного умнее. Скажем, три года, начиная с сегодняшнего дня?