142 
Кэри хотела бы научиться играть, но леди Эдганг запретила прикасаться к инструменту. Выродку ни к чему лишние знания, а от звуков музыки у леди Эдганг мигрень начинается. Но здесь ее нет и, подтянув кресло, Кэри забирается в него. Она поднимает крышку и касается клавиш. Дребезжащий жалобный звук нарушает тишину чердака. И еще один. Клавесин слишком долго молчал, голос его ломкий, осипший, был неприятен, но Кэри продолжала собирать ноты в подобие мелодии. Она так увлеклась, что не заметила, как появился Сверр.
— Не останавливайся, — он присел на пол и устроил голову у нее на коленях. — Прости.
— Ничего.
Обида подкатилась комком к горлу.
— Врешь, — Сверр погладил руку. — Прости, Кэри, но… мне не следовало тянуть тебя сюда.
Он смотрел снизу вверх, и в светлых прозрачных глазах его скрывались солнечные зайчики.
— Ты не сердишься?
— На тебя?
На него невозможно сердиться, потому как без Сверра в этом доме Кэри, наверное, совсем бы не жилось.
— На меня, — Сверр прижал ладонь к губам. — Пыльная какая… скажи своей надзирательнице, что я тебя заставил.
И мисс Элшби, еще живая и увлеченная очередным романом, подожмет губы, поправит круглые очечки, за которыми скрываются круглые же, слегка навыкате, глаза, но промолчит. Правда, через день или два она накажет Кэри за иной проступок, какую-нибудь мелочь, на которую в ином случае не обратила бы внимания, но… такова цена.
И Кэри готова ее заплатить.
— Не сержусь, — она касается светлых волос брата. И ленту стягивает. Ему не нравится, когда они связаны, у Сверра голова начинает болеть, а Кэри гасит головную боль, разбирая волосы по прядке. Она зажимает эти прядки между пальцев и тянет, медленно, представляя, что вместе с ними вытягивает их головы Сверра темную муть, клейкую, вязкую, на деготь похожую…
— Ты хорошая, — Сверр закрывает глаза. — А играешь отвратно.
— Просто не умею.
Он знает про запрет и пока не решается перечить матери. До Каменного лога остается два года, но Сверр уедет раньше. Домашнее обучение прекратиться, и его отправят-таки в школу. Леди Эдганг выйдет провожать экипаж и в кои-то веки не сумеет сдержать слез. Только вот смотреть Сверр будет не на нее…
…он вернется на каникулы и первым делом проберется в комнату Кэри.
— Здравствуй, сестричка, — в темном школьном кителе Сверр будет выглядеть чужим, незнакомым и странно-повзрослевшим. Но он обнимет, закружит и, поставив на землю, скажет: — Спасибо, что писала.
Каждый день.
И письма скапливались. Кэри прятала их под матрасом, а когда старый Эдди, конюх, отправлялся в город, ему отдавала. Значит, доходили…
— Если бы ты знала, — Сверр будет держать ее крепко, — как мне не хватало тебя…
…Кэри отвернулась и часто заморгала.
Почему память не отпускает ее? Сверра нет, но он все равно рядом, уже и не враг, но и не друг. Брат, который однажды превратился в чудовище. Или же чудовище, что очень долго притворялось братом.
Как ей понять, что было тогда?
И как разобраться в том, что еще будет?
Кэри умылась — вода в кувшине остыла за ночь, но холод унес и печаль. А механическое сердце едва слышно тикало, двигая стрелки по крохотному циферблату. В этом новом, подаренном ей времени. Кэри не станет грустить.
Тем более что ее сегодня ждут…
…и не только у леди Грай.
Ригер мерил холл шагами. Он был взбудоражен и, кажется, пьян. И Фредерик, замерев у порога, следил за незваным гостем.
— А, мышка Кэри соизволила проснуться! — Ригер пошатнулся и раскрыл объятья, но Кэри ускользнула. — Не поцелуешь старого знакомого?
— Нет.
— Леди, вам не следует… — лицо Фредерика выражало крайнюю степень неодобрения. Кажется, он сожалел, что вообще пустил Ригера на порог.
— Не волнуйтесь, я справлюсь сама.
— Справится. Наша мышка Кэри со всем справится, — засмеялся Ригер. От него несло не только перегаром, но и дешевыми духами, которыми пользовались девицы в борделе. — Она у нас только выглядит тихоней… а на самом-то деле… ах нет, не скажу. Ты слишком благопристоен, Фредди, чтобы слышать такое. Еще сердце прихватит ненароком, Брокк мне такого не простит.
— Ты пьян.
— Пьян, — Ригер отвесил шутовской поклон, и лицо его покраснело, под глазами набрякли мешки, а на брусвяного цвета жилете виднелись засохшие желтые пятна. — Но это не помешает мне сохранить нашу маленькую тайну.
142 
