165 
— Я… соврала бы, сказав, что нет. Но и соврала бы, сказав, что любит…
…любит или нет.
Старая игра на лепестках ромашки.
Сверр, который лежит, раскинув руки. И Кэри голову устроила на его животе. В животе раздается урчание, а значит, пора домой, там, небось, к обеду ждут, но вставать не хочется. Ромашек еще осталось дюжины полторы…
— Любит, не любит… — белые лепестки подхватывал ветер, рассыпая по зеленым травяным космам. — Плюнет…
Сверр фыркает, когда на кончик его носа опускается лепесток.
— …поцелует… — Кэри обрывает два сразу, так не честно, но если играть по правилам, то получится, что ее не любят.
Или плюнут.
Уже которую ромашку подряд. Обидно!
— На кого гадаешь? — Сверр приоткрыл глаз и, дотянувшись, поймал косу за кончик.
— Ни на кого. Так просто.
Он не поверил, а Кэри стало стыдно: не хорошо врать родному брату. И Сверр, словно подслушав ее мысли, за косу дернул, сказал:
— Признавайся…
Ромашка закончилась, но Кэри поймала следующий цветок. Нет, ей было жаль их, желтые солнца в белых коронах лепестков, однако… она ведь должна знать, любят ли ее.
— Хротгар…
— Это который рыжий? — Сверр наматывал кончик косы на палец.
— Прекрати! И он не рыжий!
— Рыжий!
Золотой, особенно, если на солнце смотреть, и веснушки ему идут. Он старше Кэри на целых два года и, конечно, в упор ее не замечает. У них со Сверром свои дела, наверняка, важные, и Кэри не хочет мешать, она издали наблюдает…
— Рыжий… — задумчиво повторяет Сверр, косу отпуская. — Идем.
Он перекатывается на бок и подает Кэри руку. Пальцы его стискивают запястье.
— Ты что? Отпусти!
— Неа, — Сверр сдувает с носа лепесток. — Не отпущу… ты моя и только…
Тем же вечером он пробирается в комнату Кэри, зажимая распухший нос. Лоб его украшала глубокая ссадина, а левый глаз и вовсе заплыл.
— Из-за него все, — буркнул Сверр, привычно забираясь в постель. Он потянул одеяло и холодная ступня коснулась ноги Кэри.
— Из-за кого?
Ей было жаль брата, которому наверняка больно. И Кэри, убрав со лба длинную белую прядь, подула на ссадину.
— Рыжего твоего… я спросил, что он о тебе думает.
— А он?
— Он сказал, что думает, что ты уродка.
Губа Кэри задрожала.
— Неправда.
— И я сказал, что неправда, — согласился Сверр, вытягиваясь. Он обнял Кэри и прижал к себе. — И мы подрались. Я его побил.
Он произнес это с огромным удовлетворением, и Кэри вздохнула:
— Врешь ты все…
— Что побил?
— Нет, что он… такое сказал.
— Вру, — Сверр фыркнул. — Я его просто побил.
— Зачем?
— Затем, что ты моя и ничья больше, ясно?
Он ущипнул Кэри, и та, разозлившись, толкнула Сверра локтем.
— Уходи.
— Нет, — он вцепился в одеяло. — Или… ты любишь его больше, чем меня?
Светлые глаза потемнели от обиды.
Больше?
Кэри задумалась… Хротгар ей нравился, конечно. Он был милым и забавным, и однажды нарвал для нее целый букет одуванчиков, но…
— Тебя, — решительно сказала она, обнимая брата. — Я люблю тебя много больше, чем его… чем всех.
И Сверр улыбнулся.
— Я никому тебя не отдам, — он прошептал это на ухо и обнял Кэри так, что ей стало тяжело дышать. — Слышишь? Никому…
…это было еще любовью?
Или уже безумием?
И как понять, где заканчивается одно и начинается другое?
Кэри вздохнула и словно невзначай провела пальцами по медальону, что спрятался под тонкой шерстью. Он делался не для Кэри?
Пускай.
Но теперь принадлежит ей. И уступать его она не собирается.
Ни его, ни мужа.
Настроение сразу стало лучше.
— Вот и чему ты улыбаешься? — Грай все еще дулась, но живая натура ее не позволяла слишком долго печалиться. И теперь Грай ерзала, разрываясь между обидой — все-таки окружающие не спешили проникнуться прогрессивными взглядами Грай — и желанием поделиться очередной сплетней.
— Представляете, — она наклонилась и понизила голос, заставив кузин податься вперед. — В городе взрывы были!
— Я читала, — шоколад оставил горькое послевкусие.
— Писали, что взорвалось само! А на самом деле… — Грай покосилась на тетушку. — На самом деле…
165 
