160 
Из них матушка варила повидло, сдабривая его лимонной цедрой.
А отец ворчал, что она вновь бездумно тратится. Он был скупым сухим человеком, казалось, не способным даже на малейшее проявление чувств.
— Мой отец был викарием, а матушка вела хозяйство…
…и вязала кружевные салфетки. Рукотворное чудо, и Дитар всякий раз удивляло, как темные матушкины пальцы способны сотворить из простых нитей подобный узор.
Салфетки покупали, платили, конечно, немного, но денег хватало на нитки, отрезы тканей — у матушки получалось выбрать и недорогие, и все же нарядные, яркие. Отец вновь ее ругал: девочек следует воспитывать в строгости, чтобы они не встали на путь порока.
Да и сама жена зачастую вела себя с преступной легкомысленностью.
— Отца мы боялись… — Дитар провела по чужому кружеву подушечками пальцев. Жесткое какое, накрахмаленное до хруста. Мисс Оливер не позволит вольности и кружевам. — Его приход был небогатым, но и то малое, что отец получал, он отдавал на благо церкви.
…он появлялся затемно, и Дитар издали слышала тяжелые глухие шаги. Матушка же торопливо откладывала рукоделие, поправляла чепец — вдруг да выбились непослушные пряди, и спешила встречать мужа. Он же входил и, не произнеся ни слова, направлялся на кухню, которая служила и столовой.
Занимал место во главе стола.
Кивал.
И Дитар с сестрами спешили подать ему миску, тарелку, серебряную вилку и нож, которые достались отцу от его отца, несли хлеб, выложенный в корзинке, прикрытый салфеткой, и высокий стакан с ключевой водой.
Мать же подавала ужин.
Наполнив его тарелку, она кивала дочерям, и это означало, что они могут занять свои места.
— Он молился по вечерам, и по утрам, порой и ночью, заставляя нас просыпаться…
…хуже всего зимой. Дом почти не топили, и кровать, в которой Дитар спала с сестрами, остывала быстро. А пол и вовсе был ледяным. Но отец не терпел возражений. Сам он мог стоять на коленях часами, у Дитар же скоро начинали болеть колени, спина, ноги, и она ерзала к величайшему его неудовольствию.
— Дитар, — произносил он глухим голосом, — если ты будешь так себя вести, Дьявол заберет твою душу.
Он и снился Дитар, дьявол в черном облачении пастыря, огненноглазый и с копытами. Он подбирался близко, выдыхая клубы серы.
— Мама умерла, когда мне было пятнадцать…
…простуда. И кашель, который отец требовал лечить молитвой, ведь вера — вот истинное прибежище страждущих. И если не становится легче, то веры мало. Когда начался жар, он все же опомнился и позвал врача. Но было поздно. Матушка сгорела от пневмонии, а за ней ушла и младшая из сестер. Странно, Дита совершенно не помнит ее имени.
— Мне пришлось заняться хозяйством… нет, нам помогали…
Две вдовы, мрачные, тощие богомолихи с красными лицами. Они приходили, чтобы упрекнуть Дитар в недостаточном старании, читали псалмы, готовили скудный ужин, полагая, что днем дети обойдутся молоком и хлебом. Рассчитывали ли на повторное замужество?
Скорее всего.
— И однажды мне все надоело. Я поняла, что или сбегу, или стану как они…
— И вы сбежали?
— Да. Не сама, но… свела случайное знакомство с парнем, который показался мне самым замечательным человеком, которого я только знала. На самом деле знала я не так и много. Он предложил мне выйти замуж, а я согласилась.
Веселый парень, который однажды подмигнул Дите и улыбнулся так, что на душе стало тепло. Она же не удержалась от ответной улыбки. К несчастью, отец заметил и заставил замаливать грех всю ночь. Но в кои-то веки вместо страха перед Богом, Дитар испытала глухое раздражение. Неужели Он, Всемогущий, и вправду столь мелочен, что обидится на улыбку?
Потом была случайная встреча.
И разговор… и еще один… тайные свидания… и упоминание о свадьбе… сборы… узелок с нижним бельем. А платья свои Дитар оставила сестрам, уверенная, что купит себе иные, нарядные.
Ночной побег.
И придорожная гостиница, где Тайвин попросил номер для молодоженов. Он и кольца купил, и Дитар то и дело вытягивала руку, любовалась…
— Мое счастье продлилось две недели.
Вспоминать до сих пор горько.
— Мы прибыли в город…
…пригород. Шум. Сутолока. Дитар показалось, что она вдруг перенеслась в тот, грешный Вавилон, о котором любил рассказывать отец. Дым и грязь. Желтоватый туман, который вытянулся вдоль реки. И тонкие башни заводских труб.
160 
