92 
— Но не только?
Брокк любуется ее телом.
И ей нравится его восхищение, она поворачивается на спину, и рука скользит от ключицы к животу, и золотая цепочка, свисающая с браслета, касается белой кожи.
— Не только, — наконец, произносит Лэрдис. — Мне кажется, что наши отношения себя исчерпали.
Брокк был готов услышать многое, но не это.
Ее же рука описывает полукруг и замирает.
— Почему?
На языке вертелась тысяча вопросов, но слетел лишь этот. А Лэрдис пожала плечами, и цепочка, сплетенная Брокком цепочка, заплясала.
Золотая змейка на алмазном крючке.
— Скучно, — признается Лэрдис, потягиваясь. — Не обижайся. Ты забавный мальчик и… мне было хорошо с тобой.
Слова и вновь слова.
Паутина, в которой Брокк вот-вот увязнет.
— Но всему свой срок. И теперь мне скучно.
— Со мной?
— С тобой, — в голосе Лэрдис прорезается раздражение. — Ты сам по себе скучен.
Она поднимает руку и мизинцем толкает цепочку. На алмазной пыли вспыхивают искры.
— Ты… извини, мой мальчик, но ты настолько… порядочен… благопристоен, что это просто-напросто утомляет. Я даже удивлена, что ты все же решился на адюльтер.
Слова-пощечины. И щеки вспыхивают.
— Ты милый. Домашний, — Лэрдис садится и тянет руку, гладит его по щеке, но это прикосновение заставляет Брокка отшатнуться. — Совершенно предсказуемый.
— Лэрдис…
— И я буду весьма благодарно, если ты избавишь меня от скандала.
Он растерялся.
Он не хотел ей верить. И не верить не мог.
— Также, надеюсь, ты не станешь меня преследовать? Брокк, скажи уже что-нибудь, — Лэрдис потянулась и запястья ее сомкнулись над головой, выгнулась спина, и черная мушка на левой груди вдруг стало яркой. Брокк почему-то не видел ничего, кроме этой самой мушки.
Сказать?
Но что?
— Я… — он встал.
Чужая квартира. Чужая постель. И белье на ней, пусть бы чистое, — квартирная хозяйка заботится о постояльцах — но тоже чужое. Навязчивый аромат лаванды.
— Тебе не о чем волноваться.
— Я знала, что ты поймешь, — Лэрдис наблюдала за тем, как он одевается. И Брокк под взглядом ее терялся, путался в одежде, с трудом сдерживая не то гнев, не то глухую детскую обиду.
— Почему… — запонка выскользнула из пальцев и покатилась по лоснящемуся ковру.
Ложь. С самого начала.
С первой встречи.
…оброненный платок и легкий лавандовый аромат, который остается на пальцах. Смущение. И вздрогнувшие ресницы.
Светлые глаза.
Тень улыбки.
…благодарю вас, — низкий с хрипотцой голос.
Вязь случайных встреч.
— Почему ты вообще, — он становится на колени, пытаясь дотянуться до треклятой запонки, но непослушные пальцы лишь отталкивают ее. А под кроватью клочья пыли. — Со мной…
Лэрдис садится в кровати и, вытянув ноги, любуется ступнями. Они и вправду хороши — узкие, аккуратные. Она трогает большие пальцы, а мизинцы оттопыриваются.
Ложь красивых поз. И несбывшихся обещаний.
— Интересно стало, — сейчас Лэрдис говорит правду. — Ты забавным показался…
Забавным?
Запонку удается поймать, но Брокк понимает, что не справится с нею. И сжимает в кулаке. Встает на ноги.
— Такой молодой, а уже Мастер… — светлые волосы Лэрдис рассыпались по плечам, золото на белой коже. Она же давит зевок, и в этом видится новое оскорбление. — Опять же, ты всех сторонился… избегал… и держался так… загадочно.
Она улыбается и пожимает плечами.
— Рука твоя…
В перчатке, которую прикрывает расстегнутый манжет рубахи.
— Про ту историю ходили всякие слухи… мне было интересно посмотреть, как оно на самом деле. Необычное возбуждает.
Необычное?
Уродство.
— Честно говоря, — Лэрдис запрокидывает голову, обнажая горло. — Я надеялась, что ты… другой. Более… эмоциональный. Агрессивный. Яркий.
— Яркий?
Она кивнула и попросила:
— Подай рубашку, будь добр.
Брокк подчинился. Он всегда ей подчинялся. И в тот раз, когда она, коснувшись невзначай — холод перчатки, острое кружево рукава — остановилась. Всего на мгновенье, но это мгновенье показалось вечностью. Сердце успело остановиться и вновь застучало в ином, несвойственном прежде ритме.
92 
