35 
Огонь погас, остановленный чужой волей.
…хороший ход. Молодец…
…спасибо…
Кайя ответил на послание прежде, чем сообразил, что произошло.
Мюррей заговорил с ним?
…ты ответил?
…извини.
…за что? О, вижу пращников. Масло и огонь?
…Да. Пехота уже на берегу?
…Да. Ждешь?
…Конечно.
…Кайя… почему ты не отвечал раньше?
Глиняные горшочки с конопляным маслом летели с куда меньшей изящностью, нежели стрелы, но главное, что в цель. Они лопались с оглушительным хрустом, но Кайя подозревал, что слышит этот звук лишь он.
…Кайя?!
…я не слышал.
…в прошлом году? И весной тоже? Ллойд писал, что звал, но в ответ ты ударил. Он решил, что ты не желаешь говорить, а ты просто никого не слышал?!
…только сейчас. Тебя. Впервые.
Слоны остановились.
Самое время дать приказ лучникам, но Кайя медлил.
И передний зверь, чей хобот был расписан белыми спиралями, качнул головой и поклонился. А затем медленно, точно не веря в происходящее, попятился.
…нам надо встретиться. Пожалуйста, не отказывай. Я знаю, что ничего не исправить, и ты вправе на нас злиться. Но прими хотя бы помощь.
…не понимаю, но буду рад тебя увидеть.
…тогда завтра? В полдень.
«…Сердце мое, сейчас произошло кое-что донельзя странное, чему у меня нет объяснений. Завтра мы с Эдвардом встречаемся, но не для поединка. Я не уверен, что подобные встречи приняты, и понятия не имею, как себя вести.
Он считает себя в чем-то виноватым, но я так и не понял, в чем именно.
В любом случае я буду счастлив увидеть Эдварда хотя бы затем, чтобы поблагодарить за два года спокойной жизни. Вспоминаю, как он учил нас верхом ездить. Урфин желал сразу и непременно галопом, а мне было страшно упасть, потому что конь казался огромным. Я обеими руками вцепился в гриву и никак ее не отпускал. А Эдвард объяснял, что так я все равно не удержусь, только, падая, руку вывихну… Отец решил бы проблему одним подзатыльником.
Эдвард первый, кто заговорил со мной. Или, как я понял, первый, кого я услышал. Остальные, с кем я встречался, тоже пытались, но я молчал. Более того, в ответ ударил. Я помню, мне показалось, что меня пытаются взломать, и не сдержался, ответив почти в полную силу, тем самым нагляднее некуда продемонстрировал собственное уродство.
Я очень боюсь сделать завтра что-то не так. Оскорбить случайно. Нарушить какое-то правило, мне неизвестное. Разочаровать… наверное, сильнее я волновался лишь перед нашей с тобой свадьбой.
Уверяю себя, что к худшему эта встреча точно ничего не изменит, но помогает слабо.
Прости за это сумбурное письмо, вновь переполненное жалобами. Я отправляю его лишь потому, что так устанавливаю между нами связь, которая поможет мне завтра.
Мне тебя не хватает».
Этого гостя леди Льялл никак не ожидала увидеть в своей комнате. И будь на месте его любой другой человек, она непременно бы высказалась, что благородные лорды не преступают порог жилища леди без ее на то соизволения. А соизволения леди Льялл никогда бы не дала.
Гостю оно и не требовалось.
Он уселся в любимое ее кресло-качалку, накинув на плечи пуховую шаль. В руке гость держал фарфоровую чашку с чаем и половинку бублика, густо усыпанного маком. Гость бублик жевал, мак осыпался, и темные крошки выделялись на шали, как грязь.
Леди Льялл ненавидела грязь в любых ее проявлениях.
Меж тем сапоги гостя возлежали на ее столике из розового дерева и были отнюдь не чисты.
— Что вы здесь делаете? — От возмущения и невозможности высказать его напрямую, голос дрогнул.
— Ваша светлость, — ответил гость, пальцами выбирая крошки из бороды, — ко мне следует обращаться именно так. Поэтому правильно будет спросить: что вы здесь делаете, ваша светлость?
— Могу ли я узнать, что вы здесь делаете, ваша светлость?
— Вас жду.
Он качнулся, и чай, перебравшись через фарфоровый борт, выплеснулся. На шаль! На такую мягкую, нежную шаль, которую леди Льялл вязала к зиме. Она трижды ходила на рынок, пока выбрала шерсть. И две недели просидела, составляя узор. Она только-только закончила и отложила вязание, позволяя себе любоваться делом рук своих.
35 
