Последние отзывы

  36  

Шаль была прекрасна.

Совершенна.

Совершенно испорчена!

— Садитесь, дорогуша, поговорим. — Их светлость указали на низенькую скамеечку, на которую леди Льялл ставила ноги. И это было унизительно, но Магнус Дохерти имел право отдавать приказы.

Он отхлебнул чай и, поморщившись, попросил:

— Сахарку подай. А то чай у тебя горький… и ложечку.

Определенно сегодняшний день испытывал терпение леди Льялл. Ее жизнь, такая спокойная, размеренная, умиротворяюще расписанная по минутам, рассыпалась.

— Вот спасибочки. — Сахар их светлость брали руками, а размешивали ложечкой, словно нарочно задевая тончайшие стенки чашки, которая, между прочим, была расписана по эскизам леди Льялл. И хрустальный звук вызывал судорожное покалывание в висках. — Да ты садись, садись… знаешь, я ведь старый человек. Уставший. Не столько от жизни, сколько от мерзости, которая творится вокруг. А ее много…

Леди Льялл согласилась с этим утверждением. Мир и вправду был полон грязи. Она скапливалась, как скапливается пыль на крышке клавесина и сажа в извивах каминной решетки… она нарастала слоями жира, который леди Льялл оттирала с посуды слоем тончайшего песка. И приклеивалась к подошвам туфель. Мерзкая, мерзкая грязь! С каждым годом борьба с ней отнимала все больше сил.

— А чтоб не утонуть в грязи, надо радоваться. Меня бы вот внуки порадовали. Очень.

Он пил чай, громко прихлюпывая. Ушедший, ну почему его не научили манерам?!

— В таком случае остается пожелать, чтобы ваш племянник в самом скором времени…

— У меня два племянника, — перебил Магнус. — И оба с характером. Ты вряд ли представляешь, как сложно найти подходящую жену парню с характером. Но я справился…

И теперь цель этого пренеприятнейшего визита стала ясна.

— Вы желаете побеседовать о сегодняшнем происшествии?

— И о нем тоже.

— Я действовала в рамках своей компетенции.

— Несомненно. — Их светлость окунули огрызок бублика в чай. — В рамках…

— У вас имеются ко мне претензии?

— Имеются… вопросы. Тебе мало платили?

— Н-нет…

— Моя семья чем-то оскорбила тебя? Дала повод для личной мести?

— Нет. Я… я лишь пыталась привить девочкам правила хорошего тона! Научить их вести себя достойно. Воспитать в них характер и силу!

— И поэтому обворовывала? — Магнус вылавливал куски размякшего бублика и отправлял в рот. — Ты не у них воровала, женщина. У моей семьи. И ее же оскорбила, когда начала таскать письма Гийома. Ты и вправду надеялась остаться в стороне, когда все выяснилось бы? Сидеть!

Он рявкнул, и ноги леди Льялл подкосились. На нее никто никогда не повышал голос. Люди благородные не кричат на собеседника, тем паче — даму. И не вытирают грязные пальцы о чужие шали.

— Я тебе не мешал. Я считаю, что каждый имеет право на выбор. Девочка его сделала. Теперь она часть моей семьи, а я никому не позволю обидеть семью. И потому тебе придется уехать.

— Куда?

— Куда-нибудь. Какое мне дело?

— Вы… вы меня выгоняете?

— Точно.

— Вы не имеете права! Не вы приглашали меня на эту работу и не вам…

— Не мне, — охотно согласился Магнус Дохерти, отправляя кружку в камин. Столкновения с решеткой фарфор не выдержал. Брызнули осколки. — Но ты уберешься сама. И в крайней спешке. Оставишь любезное письмо, где укажешь причину отъезда… матушка заболела.

— Моя мать упокоилась в прошлом году.

— Тогда отец. Тетка. Любимая собака. Неважно. Главное, чтобы было убедительно.

— И зачем мне это делать?

Он не заставит. Магнус Дохерти, конечно, страшный человек, но он не тронет женщину.

— Затем… — Их светлость посмотрели с насмешкой. Все-таки рыжие глаза — это как-то… неправильно. Мерзко даже. — …Что в противном случае я вынужден буду рассказать моему племяннику… младшенькому племяннику, что ты помогала Гийому соблазнять его невесту. Более того, нынешней ночью лично его проводила в спальню. И ваше счастье, что девочка… решила прогуляться.

— Вы следили?

— Присматривал. Гийом же сволочь редкостная. Прям как я, но в отличие от меня выбора людям не оставляет.

— У… у вас нет доказательств.

— А он мне на слово поверит. Мальчик-то вспыльчивый. Сейчас и вовсе на голову ударенный, я бы сказал. И к женщинам, что характерно, уважения не испытывает. То есть испытывает, конечно, но не всех, кто юбки носит, считает женщинами.

  36