41 
— Гийом тебя не любил. — Возможно, то, что я скажу, жестоко, но Тиссе следует знать правду, сугубо для профилактики рецидивов влюбленности. — Никогда. Ни секунды. Подозреваю, что он любит лишь себя самого. А на тебя обратил внимание, поскольку это сделал Урфин. Соблазнить невесту врага — это старый мужской способ нагадить ближнему своему.
Вот только вряд ли Гийом учел непробиваемую порядочность Тиссы. Небось надеялся на быструю победу. И письма, подозреваю, были щедро пересыпаны признаниями в любви да обещаниями чудесного будущего на двоих. Положа руку на сердце мне бы в ее возрасте этого хватило.
Может, зря я ругаю здешнее воспитание?
— И тебе следовало бы сразу рассказать о письмах…
— Да, ваша светлость.
Бестолковое сожаление: не знаю ни одной девицы, которая бы донесла на тайного поклонника, тем более если душа желает высоких материй, а поклонник более чем симпатичен.
Сволочь только… но это вообще с поклонниками частенько происходит.
— Я надеюсь, если подобное повторится…
…не приведи Ушедший…
— …то ты поступишь правильно.
…или хотя бы отвечать не станешь… а улики — в камин. Он все проглотит.
— Да, ваша светлость.
Опять не складывается беседа.
— Изольда. Или леди Изольда, если тебе воспитание иначе не позволяет.
А Гийом-то небось взбесился, когда юная дева нагло проигнорировала расставленные силки, отмазавшись наличием жениха в перспективе. И не это ли стало поводом для новых разборок?
— Тисса, я не считаю тебя виноватой в чем-то. Нечестной. Или плохой. Ты сделала глупость, но не самую страшную…
…очень на это надеюсь.
— …и сейчас тебя мучит совесть. Это тоже нормально. Но будь разумной девушкой…
…интересно, существуют ли такие?
— …и не позволяй тому, чего нельзя изменить, ломать себе жизнь. Лучше исправлять то, что исправить можно.
Эх, с какой это напасти я столь стремительно поумнела? Не хватает для полноты образа подагры и такого противного старческого скрежета в голосе, который прорезается при регулярном чтении нотаций и выдаче премудрых советов.
Пора прекращать.
— Как исправить? — В голосе Тиссы полнейшая безысходность.
Мир ужасен. Жизнь окончена. И все прожитые годы твердят о том, что нынешняя ситуация выхода не имеет. Разве что в петлю. До чего знакомо…
— Для начала — позавтракать. Потом нанесем визит их сиятельству…
…уже подозреваю, как они обрадуются, представ пред очами невесты в крайне негероическом обличье…
— …торжественно вручим бумаги…
Вздох. Совесть, она такая. Пока привыкнешь — намучаешься.
— …потом займемся финансами и делами государственной важности.
Это беднягу совсем не вдохновило. Ничего, пусть привыкает, подозреваю, что дружить нам придется семьями. И лучше бы дружба была искренней.
Мюррей появился в полдень.
Пришел один, переправившись на какой-то очень уж ненадежной с виду лодчонке, которую бросил на берегу. И доспех не надел.
Он стал старше и почему-то ниже — теперь едва доставал до подбородка.
Тоньше.
Слабее. Кайя держит эту мысль на коротком поводке и душит желание выяснить, насколько слабее.
…это нормальный инстинкт. Контролируй, пожалуйста.
Кайя старается.
А привычка к пестрым нарядам осталась.
Щеголеватые сапоги ярко-алого цвета с тупыми носами и массивными пряжками. Шаровары, расшитые серебряной нитью. Куртка с бахромой по рукавам. Соболиная шапка с длинным хвостом, который сливается по цвету с собственными волосами Эдварда. По-прежнему не стрижется, заплетая косу. И атласная лента с бантом не выглядит смешно.
На лицо все равно придется смотреть. И Кайя решается.
Прежнее. Сухое, словно вырезанное из кости. Смуглая выдубленная кожа с росписью мураны. Нос изящный, несмотря на старый перелом. Левый глаз из-за шрама застыл в вечном прищуре, а все так же ярок. И насмешка прежняя.
…малыш, ну ты и вырос, однако! Здравствуй!
…здравствуй, Эдвард.
Неуклюжая попытка обняться. Обоим равно неловко. И неприятно. Он — чужак. Территория ничья, но все равно — чужак.
…Кайя, ты же меня выслушаешь?
— Конечно. — Кайя отвечает и вслух тоже.
Он еще не привык, что разговаривать можно без слов.
41 
