Последние отзывы

Содержание

Шрифт

Запомнить

А шрамов не осталось. Ну почти…

Донести эту ценную мысль до Одена я не успела, поскольку он просто-напросто стряхнул меня.

— Невеста должна быть скромна и целомудренна, — прошептали мне на ухо.

— Ужас какой. А жених?

— И жених…

То есть мне сейчас очень целомудренно целуют шею… и уже не шею…

Оден отстраняется:

— Разве я к тебе прикасаюсь?

Не прикасается, но… пальцы скользят над кожей, близко, настолько близко, что я ощущаю их тепло. Или это мое, которое тянется за ними.

— Видишь, здесь не прикасаюсь… — Рука замирает над грудью. — И здесь тоже… — Медленно опускается к животу. — И нигде… никак… — Оден наклоняется. Его дыхание ласкает меня. — Радость моя…

— Твоя. — Сейчас я согласна на все… или почти.

И тихий смех в ответ.

Но даже потом сон не приходит, чему я рада. Мне страшно упускать хотя бы минуту этой ночи, которая все длится и длится. Оден первым нарушает молчание:

— Ты еще не моя, но завтра станешь.

Звучит не то угрозой, не то предупреждением. Неужели он до сих пор опасается, что я сбегу? Мы связаны, а даже если нет, то…

— Я не обещаю, что стану именно тем мужем, о котором ты мечтала. Я точно не буду читать стихи, петь баллады. И объяснения в любви — это тоже не мое. Но я буду заботиться о тебе так, как умею.

— Знаю.

Его забота — это больше, чем стихи, баллады и признания вместе взятые. Да и не представляю я, о каком муже мечтала, да и мечтала ли…

— Сегодня я разговаривал с Виттаром. Он, конечно, упрямый, всегда таким был, но мне кажется, что мы друг друга поняли. И если завтра что-то пойдет не так, Виттар за тобой присмотрит.

Спасибо, вот без этого я как раз обошлась бы.

От его братца меня дрожь пробирает.

Впрочем, волноваться не о чем: если Одена не станет, то не станет и меня.

— Он вовсе не такой грозный, каким хочет казаться. Когда я пропал, на него многое свалилось. Виттару пришлось доказывать, что он способен управиться с делами рода. Еще и война… и службу вынужден был оставить. Это очень тяжело — пытаться оправдать чужие надежды.

— Ты его любишь?

— Само собой. Он мой брат. И надеюсь, со временем вы станете иначе относиться друг к другу.

На это я бы особо не рассчитывала, но… я постараюсь. Ради Одена.

— Эйо… ты же помнишь, о чем мы говорили? Ты сделаешь все, как я просил?

— Да.

Завтра. Вернее, уже сегодня, поскольку тьма отступает, значит, скоро рассвет.

Мы ждем его вместе.

Когда на белом подоконнике появляется след солнечной лапы, меня охватывает внезапный страх. Я хватаюсь за Одена, а он, обняв меня, гладит, успокаивает, шепчет:

— Все будет хорошо, радость моя…

Как хочется верить.

Но чувство близкой невосполнимой утраты мешает.

— Я здесь. Рядом. И буду рядом, что бы ни случилось.

Знаю.

Спасибо.

Шесть утра.

Часы на каминной полке отстают. Они слишком стары, чтобы поспевать за временем, и минутная стрелка движется рывками. Оден слышит хруст шестеренок и натужный скрип пружин, скрытый за позолоченным панцирем.

Он и сам себе кажется столь же старым, как эти часы.

Полседьмого. Вежливый стук в дверь.

Еще бы минуту… или две. Но Эйо вскакивает.

Ей пора.

Его невеста, девочка из серебра и вереска с капелькой хмельного меда на губах.

За дверью голоса, надо бы вставать, но Оден перекатывается на нагретое ею место.

Без четверти семь. Дел слишком много, чтобы и дальше разглядывать измятые простыни.

Ванна. Легкий завтрак, который Оден ест поспешно, стараясь не думать о том, что происходит в соседней комнате.

Начало восьмого. Стрелка замирает, прилипнув к циферблату. Она вздрагивает, лишь когда Оден стучит по выпуклому стеклу, за которым спрятались золоченые цифры. Раздается протяжный стон, и часы, пустившись галопом, вдруг прибавляют целый час.

У них свои странности.

Суета в доме достигла апогея.

Да и сам дом преобразился.

Зеркала. Драпировки. Ковры из роз и фрезий.

Цветы доставили накануне в тонкостенных картонных ящиках, перевязанных синими лентами. Сегодня прибыли устрицы на льду, живые лобстеры… вино… сыры…

Поместье наполняли люди, и управляющий, заламывая руки, метался, пытаясь уследить за всем. Не получалось.