177 
Решил, хотя Виттар подозревал, что разговора не получится.
— Почему ты хочешь уехать?
Оден поднялся. Виттар хорошо знал эту его привычку: на ногах брату думалось легче. Он не ходил, скорее перекатывался с пятки на носок, порой сам за собой не замечая этого движения. Застывал секунд на пять… или десять… и вновь возобновлял движение.
— Это, — он указал на газету, — лишь начало. Ты ведь понимаешь, что одной статьей все не ограничится. Будет вторая… третья… а если не будет, то слухи пойдут. И чем дальше, тем гаже.
— Тем более ты должен остаться…
— И доказать всем, что они неправы? Виттар, у меня нет желания что-то кому-то доказывать.
— Твое имя…
— Или утопят, или очистят без моего участия. — Он замер, опираясь на спинку кресла. — Я устал, Виттар. И больше не хочу войны ни в каком виде. А здесь меня в покое не оставят.
— Тебя или ее?
— Меня. А ее тем более. Она храбрая девочка, но очень хрупкая. И не заслужила той грязи, в которой ее искупают.
— А ты заслужил?
Оден разорвал газету пополам. Сложил. И снова разорвал.
— За эти четыре года я слышал много лжи. — Оден аккуратно высыпал клочки бумаги в бронзовую чашу. — Как-то… научился не заострять внимание.
Он впервые сам обмолвился о том, что с ним было.
Да, Оден отвечал на вопросы, которые Виттар должен был задать.
И рассказывал сухо. Отстраненно. Словно все происходившее происходило вовсе не с ним.
— Эйо — другое дело. Ей нужно место, которое она могла бы назвать домом. Да и мне.
Оден говорил со спокойной уверенностью безумца.
В ящике стола нашелся коробок спичек, старый, мятый, верно, не один год ждавший, когда же он станет нужен.
— Твой дом здесь.
— Был когда-то. — Спичка чиркнула по серному боку и сломалась. — Но я чувствую себя… больным.
— И поэтому отказываешься от шанса?
— Какого? Что живое железо однажды вернется? Лет через пять? Десять? Пятнадцать? А если нет? Как надолго хватит моей веры? И когда я начну сходить с ума оттого, что очередного чуда не происходит? Мне надо научиться жить так, как есть. Лучше всего в месте, свободном от воспоминаний.
Со второй спички слетела фосфорная головка… и третья просто рассыпалась в пальцах Одена. Он вытер пальцы о брюки.
— Я допускаю, что не смогу жить где-то еще и вернусь. Но я должен попробовать.
Вытряхнув содержимое коробка на столешницу, Оден принялся перебирать спички, выискивая ту самую, которая все-таки породит огонек.
— Это ошибка.
Его спокойствие выводило из себя.
— Пускай, но это будет моя ошибка. — Оден посмотрел в глаза брату. — Скажи, я останавливал тебя когда-нибудь? Например, когда ты решил, что хочешь пойти в разведку. Мне твой выбор пришелся, мягко говоря, не по вкусу. Но разве я вмешался?
Лучше бы вмешался.
Остановил. Запретил. Впрочем, когда на Виттара действовали запреты?
— Хотя я рад, что ты с ними все-таки развязался…
Немой вопрос, и Виттар кивает: развязался. Война дала шанс, но совесть не успокоила.
— Хорошо. И это опять же был исключительно твой выбор.
Оден вправе требовать той же свободы, но… если бы знать, что решение уйти действительно принято им. Он же счел вопрос закрытым и сказал:
— Меня беспокоит завтрашнее… торжество.
Три спички влево. Четыре — вправо. Оден выравнивает их большим пальцем, и ярко-красные головки, соприкасаясь друг с другом, рассыпаются.
— Званых гостей, как понимаю, будет немного?
— Да.
— А незваных?
Взгляд внимательный, чуть насмешливый. Он по-прежнему видит Виттара, если не насквозь, то почти. И, как когда-то, терпеливо ждет, когда Виттар сам признается.
Шалости остались в детстве.
Безумные выходки — в юности.
Сейчас все много серьезней.
— Дюжина… возможно, больше. Действительно опасен один, но его будут ждать ловцы.
Кивок. И еще одна спичка влево.
— Он знает, но попытается прорваться. Ему нужен не столько ты, сколько я.
— Бешеный?
— Да. Но способен думать.
И еще спичка… Оден выкладывает из них квадрат.
— Гости будут из разведки. Особый отдел. Двойное оцепление из королевских гвардейцев, но проход оставят.
От квадрата начинается дорожка к чернильнице.
177 
