Все обрывается с криком, в котором столько боли, что Тора выпускает из пасти пепельного мотылька, — они во множестве вьются над разломами базальта.
Крик длится долго…
Он из долины.
И Тора решается сунуться туда, где клокочут старые могучие жилы. Она крадется, и красная, подаренная Ртутью шкура сливается с раскаленным гранитом. Камней много, и Тора перетекает от одного к другому. Останавливается на краю.
Дальше — столп пламени.
И огромный белый пес. Его тело покрыто чешуей, а три ряда игл на хребте подняты. Щелкает длинный хвост с кисточкой стальных крючьев, мощные когти раздирают камень.
Пес стоит, склонив голову набок, и рассматривает огонь. В нем же не то пляшет, не то мечется фигура пса ли, человека… все больше человека. Тот кричит. И пытается вырваться. Но всякий раз, стоит сделать шаг за пределы огненного кольца, белый пес оказывается на пути. В какой-то момент крик стихает, и тот, кто горел, падает на камни. Пес некоторое время ждет, а не дождавшись, уходит… и Тора прижимается к камням, боясь, что ее заметят.
Она лежит долго.
И когда ветер швыряет под лапы черный жирный пепел, решается встать.
Ей удается вернуться к кромке, и Каменный лог еще зовет поиграть, но Тора больше не слышит музыки, и тогда жилы ее отпускают.
Тора без труда нашла путь к выходу, но не она одна.
Перед разломом лежал пес. Тот самый огромный пес белой масти.
И стоило Торе показаться, как он обернулся в ее сторону и зарычал…
Он лежал там долго… оказалось, целую неделю, хотя в Каменном логе время шло совершенно иначе. Пес позволял проходить мимо себя всем, кроме Торы. А на нее скалился. Не нападал, просто рычал, предупреждая, что если она подойдет ближе, то умрет.
И она осталась… ждала, ждала… а когда не осталось никого, кроме них с псом, он наконец поднялся и неторопливо потрусил к выходу.
Тора же, добравшись до разлома, вдруг вспомнила о Привратнике.
И о молоте.
Мальчишки врут… придумывают… пугают… и этот всего-навсего хотел напугать Тору… и у него почти получилось. Почти. Тора не собирается верить этим россказням.
Она выйдет.
Первые несколько шагов дались легко, но чем дальше, тем страшнее становилось. Вдруг вспомнилось, что голова у Привратника и впрямь скорее собачья, нежели человеческая. И что плечи огромные, а руки длинные, молот в таких держать удобно…
Тора все же доползла до той стороны, удерживая внезапно потяжелевшее второе свое обличье, готовая в любой миг скрыться в разломе. И когда Привратник повернулся к ней, она замерла.
— Ты потерялась, девочка? — спросил он низким сиплым голосом. — Пить хочешь?
Пить она хотела безумно.
Привратник достал из-под камня не молот, но серебряную флягу:
— Что ж ты так? Родители небось изволновались… Ничего, я позову, и за тобой придут.
Теплая, с кисловатым вкусом вода показалась в тот миг вкусной до невозможности. Тора пила и пила, а Привратник не говорил, что ей уже хватит.
И вовсе он не был страшным…
Потом за ней действительно пришли, и хорошо, потому как сил у Торы не осталось совершенно. Мама, увидев ее, заплакала, а папа стал говорить, что все хорошо, потому как хорошо закончилось.
— Не знал, что ты умеешь оборачиваться, — сказал райгрэ.
— Это было только один раз и… больше не повторялось.
Тора пробовала, дома и потом на побережье, но живого железа в ней было слишком мало, а жилы — далеко.
— Ты кому-нибудь рассказывала о том, что видела? — Райгрэ водил пальцем по запястью, и сердце, колотившееся быстро-быстро, успокаивалось.
— Да. Папе.
— И что твой отец?
— Он сказал, что мне, наверное, привиделось. Что это морок был. В Каменном логе случаются мороки. А у меня воображение живое.
Когда же Тора стала возражать, то накричал на нее. Велел забыть о всяких глупостях. Сказал, что если дочь станет рассказывать, то ее отправят в сумасшедший дом.
— А потом мы уехали на побережье… сестра очень сильно болела. Ей нужен был морской воздух.
Райгрэ кивнул, но видно было, что думает он о чем-то своем, ни с Торой, ни с ее сестрой — как она теперь? — не связанном.
— Только сначала мне лилии прислали…
Огромную корзину белых-белых лилий, в которых пряталась карточка с золотыми виньетками. Тот же белый картон, те же буквы, выведенные неровным нервным почерком.