Мной всегда командовал женский голос. Наверное, фаворитка, стоило мне заснуть, брала надо мной верх и пыталась заставить меня что-то вспомнить и сделать?
Дэррок сказал, что некоторые верили: Король Невидимых похоронен в черном льду и вечно спит в своей темнице. Его заманили в ловушку, и с тех пор он звал меня в стране Снов, пытаясь научить, как освободить его? И в этом — цель всей моей жизни?
Несмотря на любовь, которую испытывала к нему фаворитка, я отказывалась посвятить этому всю свою жизнь, отказывалась служить инструментом без учета меня самой, того, кем ямогла бы стать. Разве ей было мало одной долгой жизни, ожидания, что Король одумается, вытащит голову из задницы и начнет жить?
Неудивительно, что в старшей школе я чувствовала себя психопаткой! Я с детства подавляла в себе воспоминания о другой жизни и носила их в своем подсознании!
Внезапно мне все стало казаться подозрительным. Я действительно так любила солнце или это остатки еечувств? Мне на самом деле нравилось следовать моде или я была одержима гардеробом фаворитки с тысячами чудесных платьев? Я вправду любила украшать свое жилище или это отголоски еежелания менять обстановку в ожидании любовника?
Мне вообще нравилсярозовый цвет?
Я попыталась вспомнить, сколько платьев в гардеробе фаворитки были розовыми.
— Тьфу, — сказала я.
Мой голос прозвенел басовитым гонгом.
Я не хотела быть ею.Я хотела быть собой.
И вот что жутко: может, я вовсе не реинкарнация фаворитки, может, я самафаворитка, а кто-то заставил меня выпить из котла!
— Ага, а потом послал пластического хирурга и переделал мое лицо? — пробормотала я.
Я была совершенно на нее не похожа.
В моей голове роились страхи, один хуже другого.
Я остановилась, словно зовущий меня радиомаяк, пищавший все быстрее и быстрее, стал издавать один долгий звук.
Я была на месте, где бы оно ни находилось. Что бы меня ни ждало, что или кто ни привел бы меня сюда, он находился сразу за следующим хребтом из черного льда, метрах в десяти от меня.
Я стояла так долго, что снова покрылась льдом.
Меня охватило отчаяние. Я не хотела смотреть. Не хотела туда идти. Что, если мне не понравится то, что я там обнаружу? Настолько, что я заблокировала память, потому что здесь во сне умерла?
Что, если я опоздала?
Тюрьма была пуста. Не было смысла идти дальше. Я могу просто сдаться, навсегда превратиться в лед и забыть. Я не хотела быть фавориткой. Я не хотела найти Короля. Я не хотела оставаться в стране Фейри и быть его вечной возлюбленной.
Я хотела быть человеком. Хотела жить в Дублине и Ашфорде, любить маму и папу. Хотела сражаться рядом с Иерихоном Бэрронсом и однажды, когда мир восстановится, заняться книжным магазином. Хотела видеть, как взрослеет Дэни, как она в первый раз влюбляется. Хотела заменить старушку Ро на Кэт и проводить отпуск на тропических пляжах человеческого мира.
Я стояла, не зная, на что решиться. Отправиться на встречу с судьбой, как послушный маленький автомат? Замерзнуть и забыть, то есть сделать то, что пыталось заставить меня это пустое место? Или развернуться и уйти? Последняя мысль нравилась мне больше всего. Она зависела от моей личной воли, выбора парусов и курса.
Но если я никогда не переберусь за хребет, не увижу, чем заканчивается сон, отравивший всю мою жизнь, смогу ли я от него освободиться?
Никакая высшая сила не заставит меня продолжать, ни одно божество не осудит меня за поиск Книги и восстановление стен. Но то, что я могуее выследить, еще не значит, что я должна это сделать. Я не должна сражаться с Фейри. Я вольна в своих действиях. Я могу уйти прямо сейчас, уехать, отказаться от ответственности, заботиться только о себе, и пусть кто-то другой со всем этим разбирается. Это был странный новый мир. Я могла перестать сопротивляться, адаптироваться — и справилась бы на «отлично». За последние несколько месяцев я доказала себе, что прекрасно умею приспосабливаться и продолжаю жить в мире, где все является не тем, чем кажется.
И все же... А смогла бы я развернуться сейчас и уйти, так никогда и не узнав, в чем дело? Жить с вечной раздвоенностью при каждом выборе? И хотела бы я такжить — в постоянном конфликте с собой, зная, что не смогла, что струсила в решающий момент?
«Безопасность— это ограда, а ограды для овец»,— сказала я Ровене.