И все-таки он стал другим.
Он уже не столько пугал Эйслин, сколько интриговал, и очень отличался от мужчин, с которыми ее постоянно пытались свести родители. Те были одинаковые, как печенья, вырезанные одной формочкой. Все как на подбор в консервативных английских костюмах, отличающихся только оттенком серого. Яппи [9], которые только и знают, что говорить об исследованиях рынка и росте индексов. Иногда для разнообразия они переходили на игру в теннис и содержание своих спортивных машин. Чужие разводы и бодания с налоговиками считались отличными темами для коктейльной вечеринки.
Какими же они были унылыми и скучными в сравнении с мужчиной, который носил в ухе серебряную сережку и заглатывал суп из консервов так, словно считал, что это его последняя приличная еда на очень долгий срок. С мужчиной, которого не смущали ни грязь, ни пот, ни такая жизненная первооснова, как смерть.
Эйслин совершенно искренне очаровалась Лукасом Грейвольфом.
– Ты не сказал мне, что был адвокатом.
Болтать он явно был не расположен. Но Эйслин сразу взяла быка за рога, она не знала, как еще начать с ним разговор.
– Это не относилось к делу.
– Все равно мог бы упомянуть.
– Зачем? Тебе было бы легче, если бы ты знала, что ножом тебе угрожает адвокат?
– Наверное, нет, – устало сказала она.
Лукас снова вернулся к поглощению супа.
Разговор был окончен. Вытаскивать из него информацию было не легче, чем выдирать глубоко укоренившийся зуб. Она сделала еще одну попытку:
– Твоя мать сказала, что ты уехал в колледж стипендиатом по бегу.
– Похоже, вы вдвоем неплохо поболтали.
Он покончил с супом и отодвинул пустую тарелку.
– Так это правда? – нетерпеливо переспросила она.
– К чему такой внезапный интерес?
Она пожала плечами:
– Я просто… Я не знаю. Мне интересно.
– Тебе хочется узнать, как бедный индейский мальчик поднялся на высоты мира англо?
– Можно было догадаться, что ты обидишься. Забудь, что я спросила.
Она сердито отодвинула стул и встала, но, когда она потянулась за его тарелкой, чтобы отнести ее к раковине, ее руку внезапно перехватил Лукас:
– Сядь. Я расскажу, раз уж тебе так любопытно.
Состязаться с ним в силе она не могла – во всяком случае, не когда его пальцы стискивали ее руку, – так что пришлось снова сесть на место. Он несколько мгновений смотрел на нее через стол и только потом отпустил руку. В его глазах мерцало презрение, сила которого заставила Эйслин тревожно поерзать.
– Я окончил школу здесь, в резервации, – начал он свой рассказ. Его губы превратились в мрачную линию, которая почти не нарушалась, когда он выговаривал слова. – Я получил стипендию, потому что какой-то выпускник, разыскивающий тренера, увидел меня на беговой дорожке. Вот так я попал в Тусон и был зачислен там в университет. Легкая атлетика мне давалась легко. Но по сравнению с другими новичками я оказался прискорбно необразован. Как ни старался я хорошо учиться в резервации, я был даже близко не готов учиться в колледже.
– Не смотри на меня так.
– Как именно?
– Как будто я должна чувствовать себя виноватой за свои светлые волосы и голубые глаза.
– Таким, как ты, это трудно понять, но, когда человек с самого начала изгой, он обязательно должен в чем-нибудь стать лучшим. Это единственный способ стать своим. Пока ты и твои сородичи наслаждались всякими тайными обществами и вечеринками, я упорно учился.
– Ты хотел превзойти всех.
Он усмехнулся:
– Я хотел хотя бы не вылететь. В свободное от лекций, библиотеки и беговой дорожки время я работал. Работал на двух работах в университетском городке, потому что не хотел, чтобы меня считали халявщиком, попавшим в университет только по причине расы и хорошей беговой скорости. – Он сложил руки на столе и уставился на них. – Ты знаешь, что такое полукровка?
– Я слышала это слово, да. Оно не слишком приятное.
– Ты знаешь, каково вот так балансировать? Хотя вопрос риторический. Конечно, не знаешь. О, в беге я даже приобрел кое-какую славу. Бегать я умел, – мечтательно произнес он, словно заново услышал радостные крики своих поклонников со стадиона. – Когда я с отличием окончил колледж…
– Значит, тебе действительно удалось стать лучшим.