14 
Он прошел мимо нее и опустил сумку на кровать.
– Я не могу освободиться на весь день, – сказал он. – Хозяйственные работы должны быть сделаны, поэтому я вынужден предоставить вам некоторое время развлекаться самостоятельно. Можете отдохнуть или заняться чем-то другим, на ваше усмотрение. Если желаете освежиться, ванная прямо внизу в холле. В моей спальне есть отдельная ванная, поэтому не стоит волноваться о возможности столкнуться со мной.
Она мгновенно поняла, что не хочет остаться одна и до конца дня бить баклуши.
– Разве я не могу пойти с вами?
– Вы заскучаете, и потом, это грязная работа.
Она пожала плечами.
– Я и раньше бывала грязной.
Он смотрел на нее в течение одного долгого момента, его лицо выглядело неулыбчивым и невыразительным.
– Хорошо, – наконец, ответил он, задумавшись, будет ли она чувствовать то же самое, когда к ее модельным туфлям пристанет засохший компост.
В ее глазах засветилась улыбка.
– Я переоденусь за три минуты.
Он в этом сомневался.
– Я буду в сарае. Приходите, когда будете готовы.
Как только он закрыл за собой дверь, Маделин скинула с себя одежду, скользнула в джинсы и затолкала ноги в самые старые мокасины, которые привезла с собой именно для этой цели. В конце концов, она не смогла бы как следует исследовать ранчо на высоких каблуках. Она через голову натянула белую хлопковую футболку и вышла за дверь тогда же, когда он оказался внизу, сменив свою собственную рубашку. Риз одарил ее изумленным взглядом, затем его веки отяжелели, когда он окинул пристальным взором ее шею и плечи, оставленные обнаженными кофточкой без рукавов. Маделин чуть не споткнулась, когда этот очень мужской взгляд остановился на ее груди, и ее тело внезапно наполнили жар и тяжесть. Она и прежде видела, как мужчины бросали на ее грудь быстрые скрытые взгляды, но Риз не предпринимал никаких усилий, чтобы утаить свои мысли. Она чувствовала, как ее соски напряглись и затвердели, натираясь о прикрывающий их хлопок.
– Не думал, что вы успеете так быстро…
– Я не переживаю по поводу одежды.
«И не должна», – подумал он. С таким телом ей не требовалось каких-либо других дополнений и приукрашиваний в виде одежды. Он почти пускал слюни от одной лишь мысли о ее грудях и этих длинных, стройных ногах. Их скрывали джинсы, но теперь он точно знал, какие они длинные и красивые, а, когда она повернулась, чтобы закрыть дверь спальни, с замиранием сердца отметил волнующий изгиб ее ягодиц. Он чувствовал себя намного более горячим, чем обещанная погода.
Она шагала к сараю рядом с ним, вертя головой во все стороны, пока вбирала все аспекты ранчо. Позади дома стоял трехдверный гараж, выполненный с ним в одном том же стиле. Она указала на него.
– Сколько у вас других автомобилей?
– Ни одного, – кратко ответил он.
Три других здания стояли пустыми, с пустыми окнами.
– Что там?
– Домики для служащих.
Здесь был и хорошо сложенный курятник с жирными белыми цыплятами, усердно клюющими во дворе. Она заметила:
– Я вижу, вы выращиваете собственные яйца.
Уголком глаз она увидела, как дернулись его губы, словно он почти улыбнулся.
– Я также выращиваю свое собственное молоко.
– Очень эффективно. Я впечатлена. Я не пила свежего молока приметно с шестилетнего возраста.
– Мне не показалось, что у вас нью-йоркский акцент. Откуда вы изначально?
– Из Вирджинии. Мы переехали в Нью-Йорк, когда моя мать повторно вышла замуж, но я вернулась в Вирджинию учиться в колледже.
– Ваши родители развелись?
– Нет. Мой отец умер. Мама вступила в повторный брак три года спустя.
Он открыл дверь сарая.
– Мои родители умерли в течение года друг за другом. Не думаю, что они смогли бы жить друг без друга.
Ее окутал густой земляной запах заполненного сарая, и она глубоко вздохнула. Запахи животных, кожи, удобрений, сена и корма – все смешалось в этом безошибочном аромате. Она нашла его намного более приятным, чем запахи выхлопов.
Сарай был огромен. Она заметила рядом с ним конюшню, такую же пустую, как навес для машинного оборудования и навес для сена. Все на ранчо кричало о том, что когда-то оно было очень процветающим, но Риз явно переживал трудные времена. Как это, наверное, невыносимо для мужчины с его очевидной гордостью. Она хотела вложить свою руку в его и сказать, что это не имеет значения, но предчувствовала, что он отринет этот жест. Гордость, которая держала его работающим в одиночку на таком огромном пространстве, не позволит ему принять что-либо, что он может истолковать как жалость.
14 
