Особенно,... 
.
Очередная сказка о Золушке 
127 
Башня кряхтела, выставляя обиды.
Стекло.
И брошенный кусок ткани.
Угли из камина выгребли, рассыпали по полу, растерли подошвами сапог. В клочья разодрали шкуры. И табурет разнесли в щепу. Кровать… Камин и тот разворотили, и зев его чернел сквозною раной.
Ерхо Ину искал тайник, а Великий Полоз, свернувшись на потолке, наблюдал за ним.
– Я просил присмотреть за ней. – Янгар задрал голову. – Я знаю, что ты можешь!
Рисованные глаза змеи были мертвы.
– Почему ты позволил?
Молчание.
И добраться до потолка не просто, приходится тащить колоду, выдрав из нее ржавый топор. Раскроив ладонь, Янгар прижал ее к змеиной теплой шкуре.
Печать упала в руку.
Камень. Живой камень. Четырехгранный некогда, но с обломанным краем, откуда отец отколол кусок для кёнига. Зеленоватый цвет и гладкая, будто стеклянная поверхность.
– Неужели она настолько ценна? – Янгар поднес Печать к змеиной морде. – Это твой дар. И я понимаю, что он важен и что его следует беречь. Но отдать за нее жизнь? Сначала отец. Потом дядя. Мама. Остальные.
Великий Полоз разглядывал своего потомка.
– Странно. – Убрав Печать в кошель, Янгар провел ладонью по шершавому потолку, убеждаясь, что змей на нем все-таки нарисован, хотя и выглядел живым. – Я понимаю, что без этого дара остался бы калекой, но, не будь Печати, может, все сложилось бы по-другому?
И Золотых родов по-прежнему было бы тринадцать.
Янгар повернулся к окну.
Стояла бы усадьба в прежнем тяжеловесном ее великолепии. И голос отца доносился бы из приоткрытых окон. Стучал бы молот кузнеца. Жизнь кипела бы.
А он? Кем бы он стал?
Наследником тринадцатого рода.
Прислонившись лбом к каменной стене, Янгар закрыл глаза. Он вычерчивал жизнь наново, вымарывая из нее смерть отца и разговор с дядей, ночной пожар и мамины обезумевшие от ужаса глаза. Дорогу. Чужой локоть, давящий на спину.
И золото тронного зала.
Боль, которой слишком много.
Загон для рабов. Толкотню у корыта с водой, которое наполняли поутру. Сухие лепешки. И растерянность – он не знал языка.
Место, в которое попал, было ужасно.
Первый побег. Палка в руке надсмотрщика.
Торги и постепенное осознание, что так будет всегда.
Красные ковры пустыни Дайхан. Караван. Новый хозяин и новый рынок… много хозяев… арена… медведь.
Хазмат.
Столб. Цепь.
…танцуй, песий сын…
Кровь на песке, даже во снах только кровь на песке и на атласных подушках.
Побег. Предгорья. Разбойники и их кривая, сведенная к острию клинка правда. Шакальи сотни, подобравшиеся вплотную. И привкус смерти на губах. Пустыня.
Путь к морю.
И оно, серо-синее, роскошное, необъятное. Оно встретило Янгара ударами ветра и преддверием бури. Небо выгнулось, и распластался чуть ниже облаков черный буревестник…
Не было бы.
Ничего этого не было бы.
Янгар сжал кошель, чувствуя сквозь ткань тепло Печати.
Ничего.
Ни Кейсо. Ни Аану.
Ни Олли Ину, который упрямо не шел из головы.
А внизу Янгара ждали.
Талли Ину едва исполнилось двадцать, но выглядел он моложе и, пожалуй, меньше всех из детей Тридуба походил на отца. Талли был высок и тонок в кости, лицо имел девичье, округлое, с пухлыми губами. И темная кудрявая бородка смотрелась на нем чуждо, словно бы приклеенная.
Талли Ину оседлал колоду и с задумчивым видом расковыривал трещину в ней. Узкие руки его были тонки, но рукоять ножа держали цепко.
– Меня ждешь? – поинтересовался Янгар.
– Тебя жду. – Талли нож выронил, но коснуться земли не позволил, подхватил на лету и в ножны вернул. Красуется.
– Не боишься?
Молод. И нагл, но не настолько, чтобы не чуять опасности или полагать, что белая тряпка, которой он перевязал плечо, будет иметь для Янгара значение. Нет, не по собственному желанию Талли появился у Белой башни.
– Не боюсь. – Талли отбросил за спину косу, перевитую алой нарядной лентой. – У меня к тебе слово.
Он дернул хвост тряпки и, поднявшись, заговорил:
– Моя сестра…
Сестра? Не Ерхо Ину, но сладкоголосая птичка с синими глазами, с губами, полными яда?
– …предлагает тебе сделку. Ей нужна Печать.
– Ей?
Янгар сделал шаг.
– Да. – Талли не попятился, лишь подбородок задрал. И в глаза глядит смело, с вызовом.
127 
