141 
Сбежать.
– Я не знал, что она такое. – Талли дрожит, и страх его сладок. – Если бы знал…
Она хмурится во сне, и пальцы шевелятся, проверяя, на месте ли привязь.
– Вот, возьми. – В ладонь Янгара ложится камень.
Темно-зеленый, с золотыми искрами и дыркой, в которую продета веревка.
– Она его сняла и… вдруг да поможет.
Талли морщится. Он молод и устал бояться. Он не знает, что еще сделать.
– Я хотел Печать взять. Печать она стережет, проверяет. – Наклонившись к Янгару, он надевает веревку. – Пожалуйста, останови ее, ты же… ты же Полоз!
Камень Талли прячет под рубаху и, бросив на сестру настороженный взгляд, пятится. У него вышло добраться до двери и коснуться ручки. Но та, что стоит за спиной Янгара, открывает глаза.
– Ты хочешь оставить нас, Талли? – спрашивает она, улыбаясь.
– Я… если больше не нужен… – Талли дрожит и бросает на Янгара умоляющий взгляд. – Я проверю, как на арене, чтобы завтра… тоже надо присмотреть…
Она садится и зевает. У нее красивые зубы, белые, ровные, и клыки длинны.
– Иди, – говорит она, когда Талли уже почти готов признаться. – Завтра и вправду важный день.
Та, что стоит за спиной Янгара, поворачивается к нему.
– Очень важный.
Она тянется к его губам, а ее собственные еще сохранили запах крови.
– Он трус. И ничтожество, но пока еще нужен. Кто-то ведь должен защищать меня, – это не поцелуй – Янгар помнит, что поцелуи должны быть другими, – но прикосновение, которое вызывает тошноту. – Скоро ты станешь моим. Понимаешь?
Он кивает, потому что ей этого хочется. И та, что стоит за спиной Янгара, выдыхает с облегчением.
– Надо просто избавиться от лишнего. – Она падает на подушки и лежит, глядя в потолок. Губы ее шевелятся, она улыбается собственным мыслям.
А потом уходит смотреть, как порют рабов.
Она будет отсутствовать долго. И вернется утомленная, но счастливая. Она снимет платье, забрызганное кровью, прижмет к лицу, будет нюхать и жмуриться. Запах крови дурманит ее. И Янгар, наблюдая за ней сквозь ресницы – она приказала спать, – сожмет в руке камень.
Зеленый с золотой искрой. Сквозь камень можно смотреть на солнце, и оно поделится светом.
Та, что стоит за спиной Янгара, не любит солнечный свет.
Глава 47
Сумеречница
Говорят, что давным-давно, во времена, когда мир уже не был молодым, но еще не состарился, жила-была девочка. Единственная дочь престарелых родителей, ни в чем не знала она отказа. Захочет ли ленты нарядные в волосы, платье ли новое, сапожки – спешат родители исполнить. Радостно им, что могут дитя любимое побаловать.
Росла девочка.
Красивой становилась, но и капризной. Всего-то ей мало было. Нарядов полны сундуки, а она, увидев новый, требовала:
– Хочу!
И бусы, и запястья, и платки расшитые, и бисерные высокие шапки, которые на юге носят, и все, чего только взгляд коснется. Только и слышалось:
– Хочу… хочу… хочу…
Из дому выходя, глядела она, что другие носят. И злая ревность точила сердце.
– Хочу… – шелестом, шипением змеиным нес ветер ее голос.
И спешили родители, сыпали золото, откупая понравившуюся вещь. Видать, и вправду богаты были. Но не все на земле покупается, и однажды увидела красавица чужого жениха.
– Хочу, – сказала и ножкой топнула.
Попытались родители образумить, да только ничего не слышала она.
– Хочу! – кричала. – Моим будет!
Бросились они к парню, упали на колени, умоляя взять девицу в жены, сулили за нею и меха, и самоцветы, да только покачал он головой, сказав:
– Другая люба.
Смириться бы красавице, да… не сумела.
Что она сделала? Одни говорят, что тень свою костяным ножом отрезала и, на руки взяв, выпила темноту. Другие – что трижды перепрыгнула она через волос конский, над порогом натянутый. А третьи, которым верю, утверждают, будто бы сама собой душа ее переменилась от злости.
Уснула девица человеком, а проснулась…
– Мое, – сказала она и коснулась родителей, забирая жизнь. – Мое, – повторила, выпивая и слуг, и рабов. Заглянула в конюшни, в сарай и овин. Опустел богатый некогда двор, живая пшеница и та поблекла, серой стала. А девица вышла за ворота. – Мое… – шептала, улыбаясь страшно. И забрала звонкий голос свадебных колокольчиков, и черноту волос невесты, красоту ее, улыбку. Любовь из сердца жениха вытянула. Радость у гостей.
141 
