— Неужели ты думала, что я позволил бы им сделать это?
Она заставила себя посмотреть ему в лицо.
— В то время я ни в чем не была уверена, — призналась она, чувствуя, как к горлу подступает комок. Ей было трудно говорить.
— А позже, когда ты поняла, что здесь тебя никто не обидит, почему ты мне ничего не рассказала? Мы с тобой часами разговаривали на разные темы. Я открыл тебе свою душу, а ты даже ни разу не попыталась поговорить со мной откровенно. Да я и предположить не мог, что все настолько мерзко и ужасно.
— Ты как-то сказал мне, что полюбил бы меня, даже если бы я была простой селянкой.
— Видишь ли, существует некоторая разница между селянкой и… прости… — он умолк на полуслове, а потом выдавил: — Наложницей.
Услышав это слово, Иден вздрогнула.
— Я не думала, что все зайдет так далеко. Я хотела уехать, но потом… — Иден замолчала, не зная, что сказать. Все разговоры слуг о том, что она предназначена ему судьбой, встреча с вдовой Хаскелл — все это сейчас казалось ей полнейшей ерундой.
— Что же произошло потом?
Она снова заставила себя поднять голову и посмотреть на него.
— Потом был тот вечер… помнишь, мы с тобой сидели возле фортепьяно. После этого все изменилось. Мне уже не хотелось уезжать. Я понимала, что должна покинуть твой дом, но не смогла заставить себя сделать это. А после случился пожар, и ты предложил стать твой женой… И… мне очень захотелось стать именно такой, какой ты меня себе представлял.
Он снова повернулся к окну. Его лицо было мрачным и суровым.
— Пирс, ты бы женился на мне, если бы я еще в самом начале рассказала тебе всю правду? Смогли бы мы с тобой быть такими счастливыми?
Отвернувшись от окна, он подошел к шкафу со стеклянными дверцами, в котором стояли бутылки с крепкими напитками.
Иден облизала пересохшие губы.
— Пирс? — позвала она его.
Вытащив бутылку виски, он налил себе полный бокал.
— Пирс, умоляю тебя, прости меня.
Закрыв бутылку пробкой, он повернулся к ней.
— Это будет нелегко. Все так запуталось, что я уже ничего не могу сказать наверняка. Понимаешь, выясняется, что я заблуждался. Мне очень хотелось верить в любовь. В то, что наша с тобой любовь взаимна.
— Так оно и есть! Я люблю тебя. Ради тебя я на все готова.
— На все… Вот только правду ты не готова была мне рассказать.
Иден опустила голову, понимая, что его упреки справедливы.
— Да, — с горечью прошептала она, а потом добавила: — Но только потому, что я боялась, что это убьет нашу любовь.
— Случилось нечто более страшное, — заявил Пирс. — Я банкрот! — Усмехнувшись, он поднял бокал, словно собирался произнести тост, а потом залпом выпил его.
— Банкрот? — удивилась Иден. — Что это значит?
Он не ответил ей. Постукивая пальцами по пустому бокалу, Пирс о чем-то думал. Казалось, что он забыл обо всем на свете. Ей пришлось повторить свой вопрос, чтобы напомнить ему о том, что он в комнате не один.
— После того как мадам передаст чек моему банкиру, у меня уже не останется денег для того, чтобы расплатиться по счетам. Я обещал заплатить за новое оборудование для рудника, — объяснил он. — Его должны привезти через три недели.
Иден стало так страшно, что ее бросило в жар, а потом в холод.
Он усмехнулся, хотя лицо его оставалось мрачным.
— Все те люди, которые предостерегали меня, советовали мне не доверять тебе… просили меня еще немного подождать… — заговорил Пирс и снова замолчал.
Он опять наполнил свой бокал.
— Я думал, что они ошибаются, что я знаю тебя гораздо лучше, чем они. Я доверял тебе. Кстати, — сказал он, горько усмехнувшись, — двадцать пять тысяч фунтов — это вполне приемлемая цена. Ты стоишь этих денег, — заявил он, осушив бокал. — Ты прекрасное, утонченно-изысканное существо и стоишь каждого шиллинга…
— Прекрати! — воскликнула Иден, перебив его. — Не говори о нас в таком тоне.
— Нас больше нет, Иден. Есть только ты и твои тайны.
— Ты говорил, что любишь меня.
— Это было до того, как я узнал, что ты — маленькая лживая шлюха, — произнес он холодным, злым голосом и поставил на стол пустой бокал. — Прости, я не сдержался. Я не должен был говорить тебе этих слов. Я не должен был высказывать вслух свои мысли. Ты уничтожила, раздавила меня, Иден, а заодно и все, что я с таким трудом построил.