— Я безмерно счастлив! — воскликнул Пирс.
Иден откинула прядь мокрых волос, прилипшую к его лбу, и сказала:
— Я тоже.
Пирс снова поцеловал ее, пытаясь передать в этом поцелуе все то, что он сейчас чувствовал.
Не прерывая поцелуя, Пирс вышел на берег и положил свою драгоценную ношу на свой пиджак. Он расшнуровывал ее платье, а она в это время вертела в руках пуговицы, пытаясь расстегнуть его бриджи.
Шнурки были мокрыми и не развязывались. Она же была более проворной и быстро расстегнула его бриджи. Когда же ее пальцы коснулись его органа, он потерял терпение и бросил шнурки. Подняв вверх ее юбку, он снял с нее панталоны.
В это момент она вздрогнула.
— Что случилось? — спросил он.
— Подо мной какой-то острый камень.
— Сейчас, — сказал Пирс и, прижав Иден к себе, быстро перекатился на спину, увлекая ее за собой. Теперь она лежала на нем, широко расставив ноги. — Так лучше? — спросил он.
— Да, но как же ты?
— Ах, Иден, я сейчас совершенно не чувствителен к боли, — признался он.
Ее губы задрожали, и она нежно провела рукой по его возбужденному органу.
Пирс вздохнул.
— Я мог бы часами рассказывать о том, почему нужно жениться именно на такой искушенной в интимных делах девушке, как ты, — сказал он, блаженно улыбнувшись.
Она засмеялась, продолжая демонстрировать ему свое невероятное искусство. Пирс был на седьмом небе от счастья.
Он ослабил шнуровку и приспустил лиф платья Иден, обнажив ее грудь. Когда прохладный ветерок коснулся ее разгоряченной кожи, соски Иден моментально сжались. Пирс согрел их своими губами.
Она приподняла бедра, немного подвинулась, а потом села на него, и его орган медленно погрузился в ее лоно. Они оба едва не заурчали от удовольствия, и она начала двигаться.
Он позволил ей задавать темп, поглаживая большими пальцами ее нежные, чувствительные соски, и при этом не сводил глаз с ее лица. Им было невероятно хорошо вдвоем. Им всегда будет хорошо, хотя интимная близость и не является самой важной частью супружеской жизни.
— Иден, я люблю тебя.
Открыв глаза, она посмотрела на него слегка затуманенным от наслаждения и блаженства взором.
— Я люблю тебя, Пирс, — прошептала она. — Я всегда буду тебя любить.
И в этот момент ее лоно сжалось. Издав тихий, протяжный вздох, она достигла вершины блаженства. Сделав еще несколько резких толчков, Пирс выпустил в ее лоно свою живительную силу. Он сейчас чувствовал себя уставшим, опустошенным, но невероятно счастливым.
Иден прижалась к его широкой груди. Несколько минут они лежали, крепко обняв друг друга, и молчали. Он вздрогнул.
— Что случилось? — подняв голову, спросила она.
— Тот камень, который мешал тебе, впился мне прямо в ягодицу, — ответил он, и они оба весело рассмеялись.
Немного погодя Пирс провел ее по узкой тропинке к тому месту, где их ждал Король Корнуолла. Он сел в седло, а потом подал Иден руку и помог взобраться на коня, посадив ее перед собой.
Он пришпорил коня, собираясь отправиться в путь, но Иден остановила его.
— Пирс, у тебя есть медные монеты? — спросила она.
— Есть несколько, — ответил он и вытащил кошелек. Там оказалось примерно пятнадцать монет, и он высыпал их все в протянутую руку Иден. Наклонившись вперед, она подбросила вверх блестящие медяки, и они дождем рассыпались по земле возле самого входа в бухту Отшельника.
Иден печально вздохнула.
— Что с тобой? — спросил Пирс.
— Не все монеты упали на тропинку. Некоторые закатились довольно далеко, и дети, наверное, не смогут их найти, — ответила она.
Засмеявшись, он еще крепче прижал ее к себе.
— Не волнуйся, Иден, — успокоил ее Пирс. — Их когда-нибудь обязательно найдут, и тот человек, который отыщет монеты, подумает, что это волшебное место.
Обняв Пирса, она положила голову ему на плечо, и они направились в Пенхоллоу Холл.
Когда они ехали по подъездной аллее, ведущей к центральному крыльцу дома, Иден сказала:
— Пирс, я не хочу, чтобы ты продавал Короля Корнуолла.
— Все будет хорошо, — ответил он, обняв ее. — Наверное, это судьба, и мы оба должны просто смириться с этим.
Если его мать и удивилась, увидев, что они приехали домой мокрыми с головы до ног, то удивления своего ничем не выдала. Ее лицо осталось невозмутимо-спокойным. Однако Пирс заметил, что Роулинз украдкой усмехнулся.