— Я мог бы сам сказать тебе нечто подобное, — хихикнул он, — хотя всегда считал, что твоя глупость не позволит тебе этого понять. А этот твой мальчик — ну, тот, что таскает твою ленту на запястье?
Она покачала головой:
— Он никогда меня не полюбит… — и тут же добавила, едва Том яростно рванул её локоны: — И потом, он умирает. Жить ему осталось совсем недолго. А едва он умрёт, меня и вовсе никто не захочет видеть.
Это Том уже мог понять:
— Они никогда не могли разглядеть затаившееся в тебе зло. Тьму, что чёрными чернилами течёт в твоей гриффиндорской крови.
Она замотала головой:
— Нет. А ты смог, Том, — и нагнулась настолько близко, что он теперь видел золотистые крапинки на карей радужке её глаз. — Связан со мной… — произнесла она и наклонилась к нему с застенчивым поцелуем впервые целующейся девушки.
Её страх, её страсть, что толкали её к нему, несмотря на дрожь отвращения, были как бальзам для его попранной гордыни. Он оторвал гудящую голову от мраморного пола и встретил её губы своими. Они никогда не целовались так прежде: все предыдущие объятия были сродни изнасилованию, когда он брал то, что она не желала отдавать. Сейчас же пламень встретился с пламенем: её уста обожгли его, маленькие горячие ладони подхватили под затылок, острые зубы впились в нижнюю губу. Его тело ответило мгновенно и свирепо: рот распахнулся, пробуя её вкус, руки глубже погрузились в волосы, подтягивая её к нему. Ему доводилось пробовать зелья, вкусом напоминавшие этот поцелуй: яростные и жгучие, необходимые, словно глоток воздуха. Кости начали плавиться, он сомлел от вскипевшей в жилах крови, разрываемые болью лёгкие мечтали о вдохе, однако он более не мог оторваться от неё — проще было разодрать грудь и вырвать оттуда сердце. Чёрные всполохи замельтешили перед глазами, окоченевшие, сведённые судорогой пальцы выпустили её, и он почувствовал: она рассмеялась ему в губы.
* * *
Гермиона упала на колени рядом с лежащим у стены Драко, перевернула его — закрытые глаза, яростно бьющаяся жилка на горле.
— Драко… — в ушах загудела собственная кровь, ужас выплеснулся адреналином в вены. — Драко…
Он шумно втянул воздух, закашлялся. Она с облегчением выдохнула: ещё жив…
Содрогнувшись всем телом от собственного вздоха, Драко открыл глаза:
— Прошу прощения… Я не думал… — и, осёкшись, заморгал: — А тут что-то темновато… — потянулся, нащупывая её рукой. — Гермиона?
— Я выронила палочку, обожди. Lumos, — свет вновь залил коридор, отбросив на стены резко очерченные тени.
Драко ухитрился сесть. Опять поморгал и с беспокойным выражением лица вновь покосился на Гермиону:
— А поярче можешь сделать?
Палочка задрожала в её руке.
— Lumos fulmens, — теперь в её руке полыхало целое солнце, и коридор наполнился дневным светом, позволяющим увидеть всё: и каждую ссадинку на лице Драко, вплоть до самой крохотной, и тени, что его ресницы отбрасывали на скулы, и пустой, неуверенный взгляд
Она медленно опустила палочку.
— Похоже, моя палочка испортилась, когда я её уронила… — собственные слова донеслись до неё как сквозь вату. — Что-то не выходит… Не получается.
— А… — выдохнул он с облегчением.
Сердце в её груди захотело разорваться. Гермиона подползла к нему, и он дёрнулся, почувствовав, как, обхватив за плечи, она потянула его к себе, ощутив его худобу, услышав затруднённое, частое дыхание. Теперь они в обнимку привалились к стене.
— Нам надо подождать здесь. Придёт Гарри, и будет свет…
— Я знаю, — откликнулся Драко.
* * *
— Всё кончено? — спросила Джинни.
Рисенн оторвалась от Тома и покосилась на Джинни удивлённым взглядом кошки, прерванной на самой середине игры с мышью. Серые глаза светились, а волосы блестели так, как Джинни ещё не доводилось видеть — чёрным фонтаном они стекали по плечам. Бледная кожа лучилась. Джинни ожидала узреть нечто вампирское — например, кровь на губах, однако рот демонессы лишь слегка припух от поцелуя. Рисенн улыбнулась.
— Прости. Я тут слегка увлеклась.
— Да я уж вижу, — пробормотала Джинни. Она присела рядом, коснулась лица Тома. Он дышал мягко и медленно. При прикосновении кожа была прохладной. — Как он? Ты… сделала это? Забрала её?