Она закашлялась, разбрызгивая кровь. И Ульрик понадеялся, что захлебнувшись кровью, старуха умрет, избавив его от необходимости принимать решение.
— Тот мальчик и Ольга сбежали в Гретна-Грин. И обвенчались. Пуфферх опоздал.
Это неправда! Ольга бы сказала.
— Он не пожелал смириться. Забрал дочь. Заплатил священнику, чтоб уничтожить запись в книге. А мальчику велел исчезнуть. Пригрозил убить. Пуфферх думал, что никто не узнает…
…никто бы не узнал, если бы не одна болтливая старуха, которая слишком задержалась на этом свете.
— …мальчик искал помощи. Получил отказ. Исчез.
…и Пуфферх решил, что затея удалась. Он долго ждал, прежде чем выпустить Ольгу в свет. И ожидание оправдалось. В мире довольно титулованных дураков.
— Он мог погибнуть. Тогда Ольга вдова, — сказал Ульрик, глядя в глаза той, которую снова ненавидел.
Или нет?
— Мог. Или затаится. Он выйдет и потребует вернуть жену. И суд встанет на его сторону. А ты, Ульрик Хоцвальд, будешь выглядеть смешно.
Весьма возможно.
— Ольгу обвинят в двоемужестве. Твой брак признают незаконным. А детей назовут бастардами. Разорви помолвку.
Почему она молчала? Почему не сказала раньше?
Потому, что Ульрик тоже молчал. А еще раньше молчал Дориан.
И что теперь? Пуфферх поймет и… и скажет, что та история умерла. Что четыре года — достаточный срок. А положение Хоцвальдов весьма и весьма шатко. Кредиторы ждут свадьбы, и сообщение о разрыве помолвки весьма их огорчит.
— Ты думаешь о деньгах, — старуха высвободила руку и коснулась щеки.
— Да.
— Мы тратили много?
Слишком много. Дед. Мать. Отец. Дориан. Эмили. Вексель к векселю, долг к долгу, шаг за шагом к пропасти долговой. Остался последний, и Ульрик не собирается его делать.
— Ульрик, деньги — это просто деньги. И честь — лишь слово. Я не хочу, чтобы ты сошел с ума, живя с женщиной, которую презираешь.
Поздно. Он уже безумен, и слова старухи ничего не изменят. Что до Ольги, то… вправе ли Ульрик судить кого-нибудь?
— Все будет хорошо, — Ульрик поцеловал руку. — Имя Хоцвальдов…
— Я не про имя говорю! Я говорю про тебя, Ульрик. Попробуй хотя бы раз сделать что-то для себя.
Ульрик делает.
Для себя он убивает и пьет живую кровь.
Для Хоцвальдов женится на Ольге. Все замечательно. Вот только вопрос, ради которого он пришел, так и не задан.
— Бабушка, если вы еще не очень устали, то мне нужен ваш совет ином в деле. Если вдруг… если вдруг мне случится испытать надобность… если случится испытать надобность в живой крови, что мне делать?
Сейчас она его ударит. Старуха ведь умна, она понимает, о чем Ульрик спросил. И почему. Ее ладонь, прижавшаяся к щеке, дрожит, и Ульрик готов принять приговор.
— Быть крайне осторожным, — говорит бабушка, закрывая глаза.
Леди Фэйр молчала. Ей казалось, что стоит открыть рот и случиться непоправимое. Она не очень представляла себе и даже понимала, что все ужасное, что могло с ней произойти, уже произошло, но продолжала цепляться за молчание.
Ехать было далеко. Служебный экипаж подпрыгивал и скрипел, опасно кренясь то влево, то вправо. Узкое окошко прикрывала вуаль грязноватой занавески, за которой мелькали тени. И леди Фэйр старательно любовалась их танцем, не желая поворачивать голову влево, поскольку там — совсем-совсем близко — сидел такой родной и такой чужой человек.
Он тоже молчал, лишь алмазная пилочка скользила по ногтю с противным звуком.
В какой-то миг тишина стала невыносимой, и из груди Джорджианны вырвался нервический смешок. Господь всеблагой! Еще не так давно она желала убить эту несчастную женщину, и вот теперь, когда та мертва, жалеет.
— Тебе плохо? — встрепенулся Джордж, роняя пилку. — Не молчи, пожалуйста! Скажи. Накричи. Пощечину дай, только не молчи!
— Почему она убила себя?
В бледном свете лампы лицо лорда Фэйра, министра внутренних дел и члена Тайного совета Королевства, желто, как приболевшая луна.
— Не думай об этом.
— Не могу.
Как не думать, когда человек говорил-говорил, а потом раз и убил себя?
Джорджианна сказала и эту мысль, и удивилась тому, до чего жалобный у нее голос. И не оттолкнула мягкие руки Джорджа.
— Она хотела сохранить государственные тайны. Или не хотела оказаться в тюрьме. Или испугалась, что не выдержит допросов.