103 
– Прелестнейшие ландшафты выглядели в нем вареным шпинатом, а лучшие из людей – уродами…
Ему самому хочется уйти. Но он боится.
Это же так естественно – бояться. Особенно детям.
И сама Белла Петровна дрожала. Дрожь эта рождалась под ногтями пальцев ног и ползла выше, по венам. И резонируя в резиновых их стенках, дрожь усиливалась, заставляла вздрагивать колени, трястись бедра мелким танцем жира и кожи, волноваться складки живота. Лишь в груди, сдавленной панцирем лифчика фирмы "Triumf" дрожь утихала.
– Лица искажались до того, что нельзя было и узнать их…
Белла Петровна бросила быстрый взгляд на двери. Охранник остался один. Второй исчез, видимо, полностью доверяя напарнику.
– Дьявола все это ужасно потешало. Добрая, благочестивая человеческая мысль отражалась в зеркале невообразимой гримасой…
А если ее поймают? Арестуют? Посадят?
Не важно!
Мать – на то и мать, чтобы жертвовать собой во благо ребенка. И Белла Петровна, не глядя, сунула руку в сумку. Подкладка из искусственного атласа скользила, швы прощупывались на ней рубцами, и тем легче было отыскать дыру. Такую крохотную дырочку, в которую выпал инсулиновый шприц.
Наверное, это глупый план, но другого у нее нет. Белле Петровне еще не приходилось убивать.
Она сложила книгу, пряча ладонь в широких страницах, и склонилась над кроватью, словно бы ища признаки жизни, но на самом деле страшась их обнаружить.
Не себя ради…
Руки у мальчишки тонкие, со вздутыми венами, на которых кормятся целые стаи игл и хитрых датчиков. Белле Петровне придется обмануть всех.
Она сумеет.
Она готовилась.
Книга ложится на подушку, твердая обложка почти касается бинтов. И Белла Петровна отодвигает ее. Поворачивается спиной к дверям. Сжимает шприц. Игла – тоньше волоса. И следа не останется. Не обязательно в вену колоть… просто колоть.
Представить, что это – подушечка для иголок.
Похож. Смешная такая подушечка, которую Юленька сделала во втором классе. Божья коровка на зеленом листике. Листик картонный, букашка – красно-черная, с крупными, кривоватыми пятнами. А внутри – поролон, в который иглы входили легко…
Кожа крепче ткани, а мышцы – плотнее поролона.
И Белла Петровна решилась.
Но не успела. Руку перехватили, выкрутили до хруста в локте. Беллу Петровну отбросили к стеклянной стене, которая не разбилась, но спружинила, отталкивая женщину.
– Идиотка! – взревел Баринов, пальцами раздавливая шприц. – Ты – идиотка!
Он же уехал за своей беременной женой, которая хотела рожать и сбежала от Баринова. Белла Петровна тоже бы сбежала от этого человека, но ей отступать некуда. Она проиграла.
Почти.
– Вы не понимаете, во что вмешиваетесь, – Белла Петровна одернула юбку.
На правой руке кожа горела огнем, и цвета была красного, яркого.
– Я пыталась помочь.
Баринов фыркнул. На долю секунды Белле Петровне показалось, что ее сейчас ударят, причем так, как бьют мужчин – кулаком. И пускай, если он способен ударить женщину.
Но руки опустились, и Баринов спросил:
– Кому?
– Себе. Вам. Им. Юле и… и вашему сыну. Вы же хотите, чтобы он жил.
– Хочу.
А вдруг получится убедить? Надо было с самого начала пойти, рассказать, попросить помощи. Такой человек, как Баринов, не знает сомнений. Что для него случайная смерть, как не мелочь, эпизод, не стоящий внимания…
– Этот мальчик, он все равно обречен. И только мешает им вернуться. Он держит их здесь.
– Там, – поправил Баринов, поглаживая большим пальцем кадык. – Там их всех держат. И всех точно не выпустят.
– Его надо убить. Это милосердно. Это правильно. Если убить, то Юленька придет в себя! Это… это единственный вариант!
– Вон пошла.
Сказал и брезгливо поморщился, как если бы ему было мерзко видеть Беллу Петровну такой. Ей и самой мерзко, но она не ради себя – ради Юленьки.
– Пожалуйста… поверьте мне!
На колени упасть? Нелепо выпрашивать чужую смерть, но разве у нее остается выход?
– Я разговаривала с ней. Я… я видела ее! Слышала! Она хочет домой!
– Где? – Баринов присел на корточки, но остался высоким, заслоняющим электрические солнца ламп. – Где ты ее слышала?
И Белла Петровна назвала адрес.
103 
