107 
Ольга Павловна глядела на них сквозь стену, и в набегавших сумерках лицо ее утрачивало всякое сходство с человеческим. Утолщалась кожа, обретая особый сизо-зеленый оттенок, свойственный молодым ветвям. Затирались черты, становясь наплывами на древесной коре, трескались веснушки-почки, выпуская на волю тонкие зеленые листья, в волосах же раскрывались тысячи бутонов.
Впрочем, длилось наваждение недолго, и не было того, кто сказал бы или хотя бы подумал, что Ольга Павловна более странна, чем иные люди.
– И ты по-прежнему думаешь, что это хорошая мысль – посадить там бильвизу? – Вёрд ходил по краю обсидианового зеркала. – Тем паче больную. От тебя пахнет гнилым деревом. А что прогнило единожды, сгниет и второй раз. Но быстрее.
Варг сидел на полу, положив на колени клинок. Рукоять в левой руке. Правая уперлась в острие, словно Варг желал проткнуть себе же руку.
– Поставить лисицу охранять курятник!
Вёрд остановился, подался, пытаясь проникнуть за границу. Его лицо – свое лицо – пылало.
– Пока цыплята целы.
– Твои!
– Мои, – согласился Варг.
– А что с другими? Тебе не интересно?
– Тебе тоже.
Вёрд опустился на пол, в точности повторяя позу того, чьей частью являлся. И клинок на коленях возник сам собой, вот только ранила себя левая ладонь.
Две капли крови одновременно появились на коже, скатились и ушли в камень.
– Еще что сказать желаешь? – Варг поднял ладонь, заставляя духа повторить жест. – На прощанье.
– Сюда приходили. Тебя нашли.
– Пускай.
– Вернется.
– Знаю.
– Убьешь?
– Не я. Ты.
– Уверен? – Вёрд попытался улыбнуться, но лицо его исказила гримаса боли. – Прекрати! Хочешь стереть – стирай.
– Не хочу.
Варг не врал. Себе врать не имеет смысла. Да и боль он причинял ненамеренно.
– Извини.
– Ничего, – Вёрд запрокинул голову. Шея его неестественно выгнулась, а затылок коснулся плеч. Горло – беззащитное, мягкое, манило. Клинок вспорет такое легко, выпуская брагу битвы на обсидиан, освобождая от жизни и плена.
Но не сейчас.
Еще не время.
– Скоро они разбудят Нагльфар, – сказал Вёрд, поглаживая пальцами горло. – Я слышал его голос.
– Старик еще жив?
– Почему нет? Только мертвому и выживать в мертвом мире. Его шкура крепка…
…и отливает синевой. Ногти мертвецов вырастают из нее, находят друг на друга, словно рыбья чешуя. Прочнее стали. Тверже алмаза.
–…и парус цел…
Сплетенный из женских волос, он тонок и крепок, готов ловить ветер и держать его. И страшно заскрипит костяная мачта, застонут ребра бортов, но понесут коня морского по долине касаток.
Понесли бы.
– Что толку от корабля там, где нет моря? – спросил Варг, зная ответ.
– Ты прав. Но… море ведь можно позвать. И оно откликнется. Оно соскучилось по кораблям.
Теперь его улыбка была искренна, светла и радостна.
– Почему ты желаешь мне смерти? – Варг не спешил подниматься. Время еще оставалось. Немного, но достаточно.
– Потому что ты уже мертвый.
Отчасти, это было правдой. Но смерть – понятие относительное, и собственная "мертвость" нисколько не мешала Варгу жить.
Правда, для продолжения процесса требовалось завершить ритуал.
И сделать одно доброе дело.
Завязались узлом три дороги. Ублюдочная рыжая луна стояла низко. Рога ее наклонились, целясь не то в землю, не то в человека, стоявшего на пепелище дома. Дом этот, некогда служивший молитвенным, имел чудесный просторный двор, где во времена смутные, удобно было расстреливать несогласных, да и просто неудобных людишек. Кости их шевелились, чуя Варга, трещали под босыми его ногами. И все же тянули истлевшие руки к бочонку.
Черные пальцы пробивались из земли и терялись средь густой полыни и низкой жирной крапивы, которая растет лишь в особенных местах.
Варг скинул плащ, поставив на один угол его череп, другой придавив турьим рогом. Сам же стал в центре и, выбив из бочонка пробку, щедро плеснул на землю черным пивом, смешанным с густой сладкой кровью.
Ждать пришлось недолго.
– Дрянной из тебя пивовар, – сказала Рейса-Рова, появляясь из темноты. Ехала тихо, опасливо. Лишь позвякивали железные удила, да костяные колокольчики, вплетенные в конскую гриву по особому случаю.
107 
