162 
– Кто ты? – поинтересовался он.
– Странник, – ответил Варг, удивляясь, что умеет говорить с живыми людьми.
Тот нойда был мертвым, хотя и думал, что живой – в заячьем-то следе он долгую жизнь видел.
Охрипнув, псы завыли, а трэли спрятались, верно, тоже приучились чуять неладное. Рыжебородый качнулся навстречу, и Варг понял, что человек пьян.
– Пр… проходи, – сказал он и нелепо взмахнул мечом. Меч ударился о стену дома и зазвенел.
В доме душно и дымно. Сумрачно. Пахнет людьми. Их так много, что Варг теряется.
Не обязательно убивать всех…
На широкой лавке спит старик, он укрыт одеялом из цельной медвежьей шкуры, из-под которого выглядывают лишь босые ноги. Рядом старуха прядет пряжу. Толстая девка качает младенца, положив его на руку, младенец орет и девка, устав, вываливает грудь и тычет крупным, что виноградина, соском в беззубый рот. Запах молока на миг перебивает прочие.
Браги. Хлеба. Мяса. Подгнивающей соломы, толстым слоем которой выслан пол.
Дыма.
Снова мяса.
Варгу подносят похлебку и кусок хлеба, который он принимает. У этой еды другой вкус.
Не обязательно убивать.
Дети бегают, толкаются, кричат. Кто-то падает на ноги Варгу и он застывает, опасаясь сделать что-то не так. Ведь не обязательно же… снизу вверх глядят светло-серые глаза. Крохотная ручонка тянется к косам, хватает и дергает.
– Отпусти, – просит Варг.
Конечно, не обязательно…
– Холодный, – озадаченно произносит ребенок, трогая Варговы руки. – Совсем холодный.
И огонь в камине слабеет. Замолкают люди. Воют собаки. Так громко воют… и младенец снова орет. А девка уже не баюкает – трясет его. И лицо у нее злое.
– Кто ты такой? – рыжебородый нависает над Варгом. Он все еще пьян, но не настолько, чтобы не чуять опасности. Единственный глаз – веки левой глазницы плотно сшиты – наливается кровью, а метки шрамов на щеках белеют.
И рука лишь крепче сжимает рукоять меча.
– Нойда, – говорит Варг.
– Нойда? Тогда где же твои олени, северный колдун?
– Издохли.
– А бубен?
– Потерялся.
Остался в заброшенной хижине мертвого старика. Варг сюда не колдовать шел.
Всех – не обязательно.
– Значит, дрянной ты нойда.
– Какой уж есть, – Варг улыбается. Он видит, как человек – медленный, люди все медлительны, – вытаскивает из-за пояса мешочек с травами, как развязывает его и высыпает на ладонь. Подносит к толстым губам и дует, что есть силы.
Травяная труха летит на Варга, окружает роем мелких злых пчел.
Неприятно.
А человек уже заносит руку с мечом. Варг бьет первым. Его клинок уходит в подмышку и проворачивается, отворяя кровь. Та плещет на стол, на недоеденный хлеб.
Кричат. Кидаются. Напарываются на мечи, которым тесно в этом доме.
– Воины станом
стали чеканным…
Визг бьет по ушам. Копья тело клюют, но недоклевывают, слетают под ноги. Трещат.
Хлюпает кровь, которой много. Вязка. Скользит.
…сети из стали
остры вязали…
Сети Варгова плетения рвут людей на части, как тухлую рыбу, как туман ночной, плача полный. И пламя боится, помня, как плясало на смолистых лапах факелов, гналось по следу волчонка.
…Гневалось в пене
поле тюленье…
Огонь все-таки погас, выдохнув последние куцые дымы. И темнота была полна движенья, хрипа, визгливого младенческого плача и скулежа раненых.
Не обязательно убивать всех…
Но Варг убивал. Он шел вдоль ряда лавок и рубил, колол, резал.
Стирал змеиный след чужого голоса с полотна ночи.
…блистали раны,
что стяги бранны…
Так было правильно. Он ведь дал слово, и боги, которые молчали до этого часа, признают, что Варг Безымянный достоин имени.
Он задержался до рассвета. Пришлось убивать собак и коров, злого быка, в котором, небось, и турьей крови имелось, овец и трэлей. Последние пробовали бежать, но уходили недалеко и зарывались в сугробы, верно, полагая, что в снежной утробе им безопасно.
– Ну теперь ты доволен? – спросил Вёрд, помогая запереть двери дома. – Легче стало?
– Нет. Крови… много.
Вёрд кивнул и, присев на бревна, заготовленные для распила, принялся счищать с рук красные льдины. Он весь был в крови – и волосы, и некогда белая куртка, и штаны из толстой тюленьей кожи, которая не промокает, и даже сапоги.
162 
