163 
– Я не хотел убивать всех. Получилось так. Теперь я думаю, что получилось правильно. Я отомстил.
Клинки Вёрд чистил снегом, зачерпывая его, легкий, мягкий, горстями, сминая в твердые комки, и уже ими оттирал кровь.
– И это тебя мучило? – лицо Вёрда – собственное Варгово лицо – поплыло, стало прозрачным, туманным. – Тебя мучило вот это?!
Клекот мары летел над морем, подгонял ветра.
– Ты, который пожирает собственных детей, мучишься несколькими убитыми человечками?
– Да.
Она попыталась отстраниться, но Варг успел ухватить мглу за косы.
– Почему? – спросила мара, обретая свой истинный облик.
– Не знаю. Наверное, тогда я перестал быть человеком. Или не перестал.
– Отпусти!
– Уже? Теперь моя очередь целовать тебя.
Варг пил ее, спеша глотать, отрывая губами мягкие рыхлые клочья.
Седые космы над болотом… вой бешеной волчицы… нетопыриные тени… плач младенца. Тихая поступь и кошка, сбегающая в тень. Губы и снова губы, великое множество губ, шепчущих:
– Отпусти…
Сладкое чужое дыхание, которое греет хотя бы ненадолго.
Сердце, стучащее в груди. И уже не сердце, но сердца?, целая вереница на прозрачной нити, сплетенной из воспоминаний, в которых чужое мешается со своим.
– Не надо… – плачет мара, и слезы, настоящие, плавят камни.
На берегу камни плешивые, в пятнах лишайника. На берегу камней груды, а в грудах – щели. В щелях живут лисы и старая ведьма. Ведьма лысая и даже бровей у нее нет. От вида ее тошнит.
– Страшно, красавица? – щерится ведьма крепкими молодыми зубами. – Страшно ли тебе?
– Нет.
– Хорошо… зачем же ты пришла? Стой, молчи. Вижу, вижу… чую, – ведьмина рука ложится на живот, мнет, давит, словно желает добраться до того, что спрятано внутри. – Вытравить хочешь? Дело твое. Только Боги такое не попустят.
– Я не боюсь Богов!
Обида гложет, грызет, того и гляди источит всю, от нутра до самой кожи. Чудится, не осталось внутри уже ничего, кроме этой самой обиды. В ней варится дитя еще нерожденное, но уже ненавистное.
– А то подумай, – ведьма говорит уже без усмешки, и лысая голова ее трясется на тонкой шее, которую пером гусиным переломить можно. – Сына родила бы. Крепкого. Славного. Или дочку-красавицу.
– Нет!
Она родит, но позже, желанного и любого, такого, чтобы, глядя на него, сердце радовалось. А теперь-то сердце вырвали, бросили под ноги, растоптали, смешав с навозом и дареными обещаниями.
– Ну твое дело. Только срок у тебя немалый… опасная затея.
– Делай!
Ведьма мешает травы на берегу. Она вытягивает пучки из-под юбок, обрывает листик-два и кидает в щербатую миску. А когда миска наполняется – трет травы костяшками пальцев, давит в труху.
– Бери, – говорит она, высыпая месиво на тряпицу. – Залей варом. Денек пусть постоит в темном местечке, силы натянет. Выпьешь и…
Плод вышел на седьмой день. Умер-то сразу – она почувствовала, как оборвалась внутри тоненькая жилочка и обрадовалась, что вышло все, как задумано. И на берег сбежала, села, выжидая, когда потечет по ногам кровь. Не дождалась ни в тот день, ни в следующий. А на седьмой, когда плод пошел, то кровь была черная, с комками и слизью.
И она закричала.
– Не бойся, – сказали ей. – Уже все. Все закончилось… все закончилось.
Чья-то холодная рука гладила волосы, и ей было так хорошо, уютно и славно, как не было давным-давно. И даже когда рука эта сдавила затылок, кроша кости, мара лишь всхлипнула и улыбнулась счастливо.
Ее отпускали.
Ей вернули имя.
– Дагмар. Меня зовут Дагмар! – воскликнула она. – Ты запомнишь?
– Конечно, – ответил Варг прежде, чем разжать объятья.
Клочья тумана упали, мешаясь со слизью.
Варг обнажил запястье и, вцепившись зубами в кожу, рванул. Он выплюнул кожу и мясо на камни, руку вытянул, позволив крови течь свободно.
– Эй вы! Те, на чьих костях стоят Пределы! – голос Варга был тих, но грозен. – Слушайте меня! Слушайте!
Эхо перерождало голос в рев. И рев разрастался, заполоняя все вокруг, опрокидывая волны и высвобождая плененные кости. Мертвецы вставали, чтобы тут же рассыпаться прахом.
– Нагльфар идет к чертогам Хель!
Тени падали на камни и лизали красную варжью кровь. Они дрались за каждую каплю, а некоторые, осмелев, тянулись к ране.
163 
