ФАНТАСТИКА

ДЕТЕКТИВЫ И БОЕВИКИ

ПРОЗА

ЛЮБОВНЫЕ РОМАНЫ

ПРИКЛЮЧЕНИЯ

ДЕТСКИЕ КНИГИ

ПОЭЗИЯ, ДРАМАТУРГИЯ

НАУКА, ОБРАЗОВАНИЕ

ДОКУМЕНТАЛЬНОЕ

СПРАВОЧНИКИ

ЮМОР

ДОМ, СЕМЬЯ

РЕЛИГИЯ

ДЕЛОВАЯ ЛИТЕРАТУРА

Последние отзывы

Мои дорогие мужчины

Ну, так. От Робертс сначала ждёшь, что это будет ВАУ, а потом понимаешь, что это всего лишь «пойдёт». Обычный роман... >>>>>

Звездочка светлая

Необычная, очень чувственная и очень добрая сказка >>>>>

Мода на невинность

Изумительно, волнительно, волшебно! Нет слов, одни эмоции. >>>>>

Слепая страсть

Лёгкий, бездумный, без интриг, довольно предсказуемый. Стать не интересно. -5 >>>>>

Жажда золота

Очень понравился роман!!!! Никаких тупых героинь и самодовольных, напыщенных героев! Реально,... >>>>>




  34  

– Непорядок… непорядок… непорядок… – повторял раз за разом Билли Эйгр. – Что ж у вас за непорядок-то? Дом в аварийном состоянии.

Сверху грохнуло, заскрежетало и зацокало, словно там, снаружи, конь выплясывал.

– Я подавал заявку на ремонт, – позволил себе заметить доктор Вершинин, подвигаясь к лестнице.

А ревизор, который только что стоял возле древней печной трубы, что осталось еще от прошлой больницы, преградил дорогу, оскалился, и глаза за очками полыхнули красным.

– Сносить надо! Согласитесь?

– Ремонтировать.

Ветер завизжал разъяренным жеребцом.

Вершинин не понял, как и когда очутился в больничном коридоре. И куда пропали медсестры? А пациенты? Почему пусты палаты?

Снаружи ярилась буря. Пыльные шали ее заслонили окна, выдавливая стекла из фрамуг, просачиваясь в мельчайшие трещины, грозя разнести всё и вся. Метались в пыльном круговороте тени, забирая и без того скудный солнечный свет. Нервно вздрагивало освещение.

А если линию повредит?

Генератор есть. Генератор старый. Но выдержит. Должен. А проводка? Она постарше генератора будет.

– Непорядок, непорядок! – лепетал ревизор, вслушиваясь в голоса бури.

– Непорядок, Борис Никодимыч, – подтвердила светловолосая дама в черном же костюме. К лацкану пиджака присосался значок "Почетный донор". Вершинин видел паучьи лапки, вцепившиеся в ткань, и алое металлическое брюшко-картинку.

– В педиатрическом отделении совершеннейший непорядок! Антисанитария.

– И нормы противопожарной безопасности не соблюдаются, – сказала вторая дама, почти точная копия первой. Различали их прически – у номера один конский хвост. У номера два – аккуратный узел.

И значок другой. "Ученый хранитель государственного эталона".

– С отчетностью и вовсе беда, – проскрежетал древний дед, из подмышек которого вырастали подпорки кривых костылей. – Я только-только накладные проглядывать начал, а вас уже сажать можно. Что ж вы так неаккуратно, Борис Никодимович?

Доктор Вершинин смотрел на деда, на круглую его голову с белой волосяной паклей, на массивный нос и веки, вывернутые, словно бы пришитые к надбровным дугам. Из-под них сочились слезы, текли по старушечьим щекам и падали на белый воротник.

– Что ж вы так неаккуратно, Борис Никодимыч, – сказали обе дамы хором, – папу волнуете? У него, между прочим, сердце слабое! А у вас накладные не в порядке!

– И-извините!

– Ревизия… недостача… превышение полномочий… жалобы… жалобы имеются! Непорядок!

Он вдруг понял, что беспомощен перед ними, бессчетными, заполонившими больницу неудержимой стаей. Они рвали древний дом, вколачивая в стены гвозди инструкций и положений, заполняя трубы жижей полупереваренных статей, пунктов, подпунктов… и дом травился, слабел.

Надо что-то предпринять!

Стая кружится. Тычет вопросами. Сменяет лицо лицом. И вот уже не люди – всадники, намертво вросшие в седла. Их кони черны, и бархатные пасти, разодранные железными поводьями, заливают больничные коридоры кровью. В руках всадников – докрасна раскаленные хлысты. В глазах – пламя. И лишь седой старик по-прежнему слеп. А веки его и вправду пришиты, точнее приколоты к бровям костяными крюками.

– Сядешь ты, Вершинин, – говорит он с высоты седла, и звенят-перезваниваются стремена. – Ой, сядешь!

– Если не ляжешь, – хохочет стая, скалясь белоснежными зубами.

– Не перечь Варгу, Вершинин. Не перечь!

– Прочь! – старика вдруг заслоняет черноволосая женщина. Чешуйчатый хвост ее заканчивается змеиной пастью. Две иглы ядовитых зубов сочатся желтым ядом, который падает в чашу-череп. Радиоактивным бледным светом сияет на чаше министерская печать. – Все прочь!

– Матушка Рова! – взвыла стая. И тучей багряных нетопырей поднялись удостоверения, они хлопали псевдокожаными крыльями, стряхивая позолоту и чернила.

Женщина молчала.

Стая сдалась. Отползла на шаг.

– Кто ты? – только теперь к Вершинину вернулся голос.

– Рейса-Рова. Гурорисса. Та, которая водит Дикую охоту.

– Чего тебе надо?

– Твоего согласия. Твоей жизни. Твоей души. Выбирай.

– Уходи.

Она тронула бока коня, и черный жеребец подался вперед. Он придавил Вершинина к стене, оскалился и дыхнул жаркой вонью.

– Уходи, – повторил Вершинин, глядя на всадницу.

  34