Особенно,... 
95 
– А ты избранный?
– Я долго учился.
На сей раз у Валечки получилось выдержать его взгляд. Больше всего злила непритворная серьезность Варга, его уверенность в том, что лишь он и является правым. А остальные – это так, пыль под ногами.
– И теперь ты хочешь, чтобы я не отбивала у тебя клиентов? То есть, как помощь была нужна, так ко мне. А теперь – сиди и не рыпайся?!
Она накручивала себя, заставляя говорить громким визгливым голосом. Варг пил чай. Он хлебал кипяток и ежился, словно ему было холодно. А на улице лето близко. И в квартире тепло. И… и Валечка устала кричать.
– Если ты не хочешь брать меня в партнеры, то зачем пришел?
– Сделка.
– Очередное заманчивое предложение? Кому на этот раз нож в руки вложить? А я ведь могу позвонить ей… рассказать про тебя…
– Не позвонишь. Тебе стыдно. И еще ты боишься. Ты слишком слабая, чтобы преодолеть свой страх.
Самое поганое, что он был прав. Но это еще не повод издеваться. Гнев Валечка заела куском семги, и как можно более спокойным голосом поинтересовалась:
– Тогда чего тебе надо?
– Ребенка, – ответил Варг, выгребая из кружки размокший чайный лист. Он шлепался на плитку, выпуская ложноножки коричневых лужиц. Варг наполнил кружку кипятком и сделал большой глоток. – Я хочу, чтобы ты родила мне сына.
– Всего-то?
– Ты хочешь денег. Я дам тебе денег. Вот.
В тарелку с нарезкой упало кольцо. Крупное, тяжелое, с алым глазом рубина. И если камень настоящий, то… нет, Валентина не собиралась соглашаться! Всему есть предел!
– Завтра ты найдешь мастера. Мастер скажет тебе цену. А ты скажешь мне свою.
– А не боишься, что дорого попрошу?
Кольцо лежало. Сияло. Манило.
– Оно твое. Плата за помощь. И если ты завтра скажешь "нет", я уйду. Оставлю тебя здесь. Зарабатывать.
– А… а если… если я…
– Тогда мы заключим сделку. И я дам тебе золото. Серебро. Камни. Древние вещи, которые стоят больше, чем золото и камни. Дам столько, сколько ты скажешь. Взамен ты родишь мне сына.
– А вдруг дочь?
– Будет сын, – Варг произнес это обыденно, как если бы заключал подобные сделки не единожды. – И когда придет срок, ты отдашь его мне. Все честно.
И неправильно. Но ведь честно! Валентина может отказаться. И остаться навсегда в этой квартирке, в цирке, ею же организованном. Будет развлекать толпу, получать копейки и мечтать о ремонте кухни.
Или согласится.
Тогда у нее будет столько денег, сколько она захочет. И больше. Варг не врет. Валентина не знала, откуда в ней эта уверенность, но он точно не врал. Не умел.
Золото. Камни. Древности. И сам он – древность, реликт другого мира. Ему нужен ребенок? Зачем? Ну явно не для того, чтобы на органы продать… да и какое Валентине дело? Она же не собирается… или собирается?
Когда Валентина сумела вынырнуть из вороха мыслей, то увидела, что кухня пуста. Единственным свидетелем того, что здесь вообще были гости – чайный лист на полу и кольцо с рубином.
С весьма крупным рубином.
И весьма дорогим
Глава 3. Родственные связи.
– …проведенный нами генетический анализ материала останков, найденных… – монотонный бубнеж убаюкивал, а лицо говорившего дрожало на экране портативного телевизора, то и дело скрываясь в снегопаде помех. И тогда медсестричка вздыхала, тянула к антенне руку с длинными пальцами и длинными же, нарощенными ногтями, на которых проблескивали стразы. Стразы эти казались Вершинину внимательными глазами, родом из ночной пещеры, и он ежился, отодвигаясь дальше ото сна.
Не уходил.
Собственный кабинет, прежде уютный, надежный, как если бы располагался в бункере, вдруг разом утратил всякую надежность. Окна засквозили пуще прежнего, ставни слиплись намертво, а из стен вдруг стала сочиться жижа. Но сантехник, вызванный в кабинет, лишь руками разводил, клялся, что никакой такой жижи не видит.
Сантехника Вершинин отпустил, сам же приполз к посту и сел перед телевизором, притворяясь, будто бы все нормально.
Галлюцинаци у вас, Борис Никодимыч. Галлюцинации.
–…сделать заключение о том, что жертвы находятся друг с другом в состоянии генетического родства…
– Вот ужас-то! – вздохнула медсестричка.
Яблочная она. Лицо – белый налив с тонкой кожицей. Она вот-вот лопнет, распираемая внутренней силой, которых у самого Вершинина не осталось.
95 
