— Что ж, вижу, он и сам прекрасно доберется, — констатировал Чудакулли. — Вперед, друзья, будем пробиваться к суше.
— Это море… — нервно произнес главный философ, неотрывно глядя вперед, пока семена, точно связку перегруженных шлюпок, посредством умелых маневров направляли к берегу. — Оно такое… Как по-вашему, оно вполне опоясывающе выглядит?
— Море, безусловно, очень БОЛЬШОЕ,— отозвался профессор современного руносложения. — И знаешь, я сильно сомневаюсь, что этот рев, который мы слышим, производится одним только дождем. Скорее всего, где-то впереди располагается полоса прилива.
— Ну, прокатимся на паре-тройке высоких волн, от нас не убудет, — пожал плечами Чудакулли. — Вода, по крайней мере, мягкая.
Думминг ощутил, как плоское семечко под ним, повинуясь волне, плавно поднялось и опустилось. Странная форма для семени, не мог не признать он. Разумеется, природа уделила немалое внимание семенам, снабдила их и крылышками, и парусами, и флотационными камерами, и множеством других приспособлений, призванных дать им преимущество в борьбе за выживание со всеми прочими семенами. Но этипредставляли собой не что иное, как плоские версии нового облика библиотекаря. Наверное, по воде они должны просто летать…
— Э-э… — произнес он, обращаясь к мирозданию в целом.
Что означало: «Интересно, как эти семечки можно приспособить?»
— Скал впереди не видно, — прищурился декан.
— Море, опоясывающее сушу… — задумчиво произнес философ, видимо пребывая в некоем филологическом трансе. — В этой фразе определенно есть что-то таинственное и загадочное…
Думмингу вдруг пришло в голову, что вода не такая уж и мягкая. В детстве он не особо увлекался спортивными играми, хотя играл с другими ребятами и принимал активное участие во всех их играх, таких как «толкни-тупса-в-крапиву» или «привяжем-думминга-к-дереву-а-сами-пойдем-по-домам». Так вот, однажды его сбросили с обрыва прямо в пруд… Тогда он ОЧЕНЬбольно ушибся о воду.
Постепенно флотилия нагнала госпожу Герпес. Одной рукой домоправительница цеплялась за какое-то бревно, а другой гребла. Впрочем, у бревна были и другие пассажиры: птицы, ящерицы, а также неизвестно как сюда попавший верблюжонок, забившийся в остатки бывшей зеленой кроны.
Волны усилились. Из-за шума дождя доносилось непрерывное гулкое уханье.
— Ах, вот и вы, госпожа Герпес, — поприветствовал главный философ. — И что за симпатичное деревце. Посмотрите-ка, даже листочки кое-где остались.
— Мы прибыли вас спасать, — отважно сообщил декан.
— Полагаю, госпоже Герпес стоит перебраться на какое-нибудь из семечек, — порекомендовал Думминг. — Точнее, я даже уверен, что это будет правильнее всего. Мне представляется, волны… волны могут стать… слегка большими…
— Чересчур опоясывающими, — мрачно уточнил главный философ.
Он посмотрел вперед, на берег, — и не увидел его на прежнем месте.
Берег обнаружился внизу. У подножия сине-зеленого холма. Который состоял сплошь из воды. И вздымался все выше и выше.
— Послушайте, — призвал Ринсвинд. — Почему бы вам просто не сказать мне, как ее зовут? Ведь наверное, ее имя весьма известно. Оно написано на афишах, его все знают. Не понимаю, в чем проблема.
Повара переглянулись. Потом один прокашлялся и сказал:
— Ее… ее зовут… Примадонна Нелли… По…
— По?
— Поппа.
Ринсвинд пошевелил губами.
— О! — только и смог вымолвить он. Повара единодушно закивали.
— Послушайте, а Чарли все пиво выпил? — спросил Ринсвинд, опускаясь на какую-то табуретку.
— Кстати, вспомнил. По-моему, в шкафу, завалялись пара бананов. Посмотри, Рон, хорошо? — попросил второй повар.
Беззвучно шевеля губами, Ринсвинд блуждающим взором обвел помещение.
— А Чарли знает? — наконец спросил он.
— Ага. Узнав это, он и сломался.
За дверью послышался быстрый стук шагов. Один из поваров выглянул в окно.
— А, ерунда, всего-навсего стражники. Гоняются, наверное, за каким-нибудь придурком…
Ринсвинд слегка задвинулся вглубь комнаты, чтобы его не было видно из окна.
Рон смущенно переступил с ноги на ногу.
— Можно еще сходить к Ленивому Ахмеду и упросить его открыть лавку. У него наверняка найдется…
— Клубничка? — подсказал Ринсвинд.
Повара пожали плечами. Чарли опять зарыдал.